Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

Вскоре они уже грелись у огня в корчме, и сонный хозяин принёс им холодную кашу и суховатый хлеб, а его жена налила тёплого топлёного молока. Дара ела молча, стянув с ног валенки и прижав ноги к печи, и Дедушка тоже молчал, думал о чём-то о своём и не спешил делиться с Дарой, но, верно, легко было догадаться, что его мысли так же занимал княжич, торопившийся в Лисецк.

Лисецкое княжество

Рассвет занимался, пробирался сквозь щели в рассохшихся ставнях, скользил по полу, целовал бледную, разрисованную веснушками кожу. Розовым блеском расплескалось утреннее солнце, огненными всполохами горели длинные распущенные волосы на девичьей спине, и воздух вокруг мурлыкал, утягивая обратно в дрёму.

Во сне девушка виделась белой, словно молоко. На губах её играла улыбка, а из самой груди рождалась песня и звучала будто издалека, из недр тёмных пещер, где одинокий свет борется с мраком и неизменно проигрывает.

О чём она пела?

Не было слов у песни, лишь перезвон вод, что омывал камни подземных ручьёв, и затягивающий гул болот, и шёпот трав, низко стелющихся по влажной земле.

Песня усмиряла гнев, рождала в груди ласку.

Вячко протянул руку, чтобы прижать ближе к груди нагую девушку, и она в полудрёме принялась покрывать его лицо и шею поцелуями, гладить непослушные кудри.

– Уже рассвет, – прошептал он с сожалением. – Пора.

Он знал, что иначе всё будет при дневном свете. Вячко снова станет княжичем, а Неждана – ведьмой, имя которой он даже не знал.

– Успеем, – серые, покрытые болотной тинкой глаза лукаво улыбались. – Всё успеем, огонёк.

Крепкие бёдра обхватили его, рыжие пряди упали на голую грудь. Девушка двигалась медленно, даря мучительное наслаждение. Неждана не была девицей до этой ночи или та девушка, чей облик она носила, утратила невинность перед смертью? Вячко не хотел об этом думать, но не мог перестать, его терзало то ли любопытство, то ли глупая ревность.

И она была другой: худой, почти костлявой, ловкой, с белой, усыпанной россыпью веснушек кожей – почти как его собственной. В Неждане не было мягкости женских форм, пухлых губ и больших глаз, не было шёлковых волос. В ней не было ничего от Добравы.

Вячко должен был чувствовать себя мерзко, но с самого утра с его лица не сползала улыбка. С трудом он заставил себя думать о делах похода, о своих людях, о раненых Горазде и Чири, о покалеченном мальчишке – их всех нужно было собрать в дорогу, обо всех позаботиться.

И за заботами не сразу вспомнились вчерашние переживания.

– Неждана, – подозвал он к себе ведьму, когда они вышли во двор, где хозяин уже запрягал лошадей в сани.

Ведьма с улыбкой подошла к нему, готовая слушать внимательно, смотреть преданно. Вячко облизал вдруг пересохшие губы.

– Ты сможешь найти лесную ведьму? – спросил он негромко.

– Не теперь, – покачала головой Неждана.

– А когда?

– Когда придёт весна и станут видны травы и камни на дороге, сейчас все они спят подо льдом.

Вячко нахмурился, недовольный ответом. И на что ему ведьма, раз она не способна ни биться наравне с чародеями Совиной башни, ни даже искать нужных людей?

– Не печалься, огонёк, – она легко коснулась его плеча и тут же скользнула в сторону, хватая свою суму с травами. – Тебе и ни к чему теперь встречаться с лесной ведьмой, есть дела поважнее.

В её словах были и рассудительность, и смирение, которых ему недоставало. Но Нежданой и не правили жажда мести и боль, не она потеряла самого близкого, самого родного человека на свете.

– Тогда скажи вот что…

Неждана явно желала поскорее подойти к Горазду, которого Синир и Зуй вели к саням, но задержалась.

– Знаешь ли ты, как спасти фарадалов? Ратри упоминала, что для этого нужна сильная магия, как в крови у чародеев.

– И у тебя, – добавила Неждана. – Да, огонёк, я знаю о такой силе, в каждом, кто владеет чарами, она течёт, но не в каждом такая яркая, как в тебе.

– Я не чародей, – смутился княжич.

– Пусть и так, но кровь твоя сильна, быть может, проявится ещё в потомках, да и…

Она осеклась, словно боясь проговориться, но Вячко не успел придать тому значения, его отвлекла ругань Горазда, когда он садился в сани.

– Не отряд, а одни калеки, – ворчал Зуй, торопясь прочь от саней. – Так ползком и поползём к вольным городам: безногие и безрукие.

– И как ты без рук поползёшь? – хмыкнул Синир, поспешавший следом.

– Как змея, на пузе.

– Хватит бухтеть, – оборвал Зуя Вячко. – Торопитесь, пора выдвигаться. Вторак, сможешь усидеть в седле?

Колдун растерянно, почти испуганно перевёл взгляд на коня.

– Давай подсажу, – хохотнул Вячко. – Не осталось места в санях.

Вести быстро разнеслись по городу, да и город тот был что большая деревня. После пёстрого шумного Златоборска и устрашающего каменной своей громадой Совина Лисецк показался Даре немногим больше родного Заречья.

Дома там стояли старые, да и изб было мало, находились они все в городе, а за стеной в посаде жили в землянках и топили по-чёрному. Лисецк, говорили, построили так давно, что ещё даже Вышеславичей не было и в помине.

Утро застало Дару врасплох. Дедушка разбудил свою «внучку» рано, ещё на рассвете, и вдвоём они пошли к княжескому терему, где расположились рядом и храм, и Торговая площадь. Туда стекались все сплетни, и здесь уже ждали княжича Вячеслава.

Дара слушала сплетни, глядела по сторонам с любопытством и думала, что в Лисецке она оставалась в безопасности. Пусть это небольшой город, но как мог узнать её княжич среди таких же чернявых девок в платках? Местный народ был смуглый и темноволосый, с широкими скулами и пухлыми губами. И от мысли, что Дара ничуть не выделялась в толпе, стало спокойнее на душе. Говорили, княжич направлялся с посольством в вольные города, значит, в Лисецке он был проездом, надолго бы не задержался, а уж на это время Дара могла затаиться.

Дедушка побродил мимо лавок, подивил людей своей шубой, породил новые слухи о то ли волхве, то ли колдуне, то ли вовсе оборотне, что в голодную зиму забрёл в город. Старик купил новый тулуп, тут же переоделся в него, чтобы привлекать меньше внимания. Медвежью шкуру он всучил Даре, она несла её до самой корчмы.

– Надо чёрную кровь из тебя выгонять, – сказал Дедушка, когда они уединились в самом углу зала, где пусть и было прохладнее и темнее, зато никто не мог их подслушать. – Готова?

Дара кивнула молча, отпивая из деревянной кружки топлёного молока.

– Больно будет, и потом ты долго ещё без сил промаешься, – предупредил Дедушка. – Но от смерти всегда нелегко уходить.

Хотелось расспросить о другом: о княжиче, который вот-вот должен был прибыть в город, о Моране и ненависти её к Лесному хозяину, о дитяти, которому предназначено стать новым лешим, но Дара заставила себя молчать, слушать да запоминать.