Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Вы и Джеб Стюарт! Гений кавалерии! – он фыркнул и снова подозрительно покосился на меня. – Говорите прямо: вы имеете что-то против Кастера?

– Конечно нет, сэр! – я тут же снова надел маску простодушия и попытался в свою очередь презрительно фыркнуть. – И я вовсе не из тех дешевых умников, которые никак не могут забыть, что он закончил Вест-Пойнт одним из последних в классе…

– Надеюсь, что не из них! Известно, чего они стоят, – Сэм покачал головой и нахмурился. – Я в своем выпуске был двадцать первым из тридцати девяти. Ага. Правда, первым в выездке.

– Не знал, – говорю я, весьма заинтригованный.

– Это правда, сэр, – он поглядел на меня с усмешкой. – Вы, щеголи с пиками, воображаете себя единственными, кто смыслит в верховой езде, не так ли? – Грант замялся, но (Сэм есть Сэм) ненадолго. – Выпьем?

Он налил и мы пригубили. Посмаковав спиртное, президент, качая головой, вернулся к предмету разговора:

– Нет, я буду последним среди тех, кто станет принижать воинские способности Кастера. Эскорт! Нет, мне нравится! Но встречаться с ним – нет, Флэшмен, не соглашусь. От этого будет только хуже. Вполне понимаю, что вы имели в виду под словом «нервный». Высокопарные обращения ко мне как к старому товарищу по оружию – увольте! – Грант допил и вздохнул. – Я не знаю, что делать. Давайте не будем больше об этом.

Поняв, я засобирался, весьма довольный тем, что хорошенько помутил воду. Он довольно дружелюбно проводил меня до двери. И тут, похоже, ему в голову пришла какая-то мысль. Грант нерешительно закашлялся, искоса поглядывая на меня. Потом, вперив в меня глаза, перешел к делу:

– Скажите… Я часто над этим думал, но все недосуг было спросить. А вы… ну, тот самый Флэшмен из «Школьных лет Тома Брауна»?

К тому времени я уже привык к подобному вопросу и варьировал ответ в зависимости от собеседника.

– А, ну да, знаете ли, – говорю. – Тот самый.

– Ох. – Сэм заморгал. – Э-э, да… Хорошо. – Он, похоже, оказался сбит с толку. – Ух-хух… Но… это все правда? Что он там написал, я хочу сказать… Ну, о вас?

Я поразмыслил.

– Ну да. Каждое слово. – Погрузившись в воспоминания, я хмыкнул. – Славные были денечки.

Грант поскреб бороду и буркнул: «Будь я проклят!» Потом пожал мне руку несколько смущенно и затопал назад, бросив через плечо пару ошарашенных взглядов.[229] Я вышел и нарвался на выскочившего из засады Кастера, ждущего новостей.

– Он считает вас чертовски хорошим кавалеристом, – докладываю я. – Но встречаться не хочет.

– А как насчет восстановления в должности? Могу я покинуть Вашингтон?

– Боюсь, ни того ни другого. Кстати, он не ставит вам в вину, что вы закончили Вест-Пойнт последним в классе.

– Что? – Кастер был явно обескуражен. – Вы… вы не смогли ничего добиться? Грант ни в чем не уступил? Бога ради, что вы ему сказали? Разве не упомянули о…

– Ну же, успокойтесь. Сегодня я сослужил вам службу большую, чем может показаться. Шерман и Шеридан тоже были у него. Так что расслабьтесь, и все будет хорошо, вот посмотрите.

– Как могу я расслабиться? Когда вы погубили меня… О, должно быть, вы все испортили! – восклицает этот образчик благодарности. – Ах, я этого не вынесу! Безнравственный, подлый негодяй! Держать меня тут, под дверьми, словно лакея? Плохо он меня знает! Я ему еще покажу!

Он разбушевался не на шутку, клянясь, что сядет на ближайший поезд на Запад, и пусть этот Грант делает что хочет. Я, насвистывая, пошагал в отель. В кабинке портье меня ждала записка. «Видно, Грант хочет, чтобы я подписал ему экземпляр „Тома Брауна“», – подумал я. Но ошибся. Аккуратной рукой клерка на бумажке было выведено:

Мне пачками доводилось получать такие предложения прежде, дома – пройдохи из компаний-однодневок так и алчут втянуть прославленную персону (простите за нескромность) в какую-нибудь аферу и готовы при необходимости подмазать ручку. Но мне не казалось, что в этих краях моя известность достаточно широка, и собирался было скомкать листок, как заметил вдруг, что эти торгаши оказались хотя бы достаточно любезны, чтобы указать номера комнат. Поинтересоваться ведь не грех, поэтому в назначенное время я постучался в дверь с номером 26. Невзрачный человечек предложил мне войти, провел к внутренней двери и сказал, что президент компании ждет.

Я вошел. Президент поднялся из-за заваленного бумагами стола и приветственно протянул руку. Как и в прошлый раз, на президенте было платье малинового бархата и повязка на глазу с лентой в тон одежде.

* * *

– Позвольте поблагодарить вас за пунктуальность, сэр Гарри. – Рукопожатие было таким же крепким и резким, как голос. – Ага. Прошу, садитесь. Сигарету? – Ее, зажженная, дымилась на медном подносе, и пока я раскуривал свою, президент с волнующим шорохом села и вперила в меня единственный темный глаз. – Простите меня – я ожидала, что вы старше. Ага. Эти буквы за вашей фамилией, ну и прочее.

Если я склонен прощать кого-то, так это чувственных красоток, ожидавших, что мне больше лет, чем на самом деле. Еще ошарашенный таким поворотом, я поздравлял себя с удачей. Вблизи она выглядела еще сногсшибательнее, чем издали: элегантная строгость платья подчеркивала фигуру самым выгодным образом. Было совершенно очевидно, что талия ее не является заслугой корсета, в который женщины заковывают себя по собственной воле, и соблазн обхватить ее с возгласом «угадай кто?» являлся исключительно сильным. Впрочем, на красивом волевом лице с малиновой повязкой, пересекавшей лоб и щеку, не читалось ни малейшего поощрения к этому – твердый рот и волевой подбородок были строги, а улыбка носила холодно-формальный характер. Прекрасный цвет кожи, как я подметил, являлся результатом искусного макияжа, но на ней не было ни парфюма ни драгоценностей, а руки выглядели сильными, деловитыми. Короче, эта женщина выглядела как танцовщица живота, ушедшая в банковский бизнес.