Под чужим знаменем - Игорь Болгарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прочитав это объявление, Семен Алексеевич рассеянно просмотрел еще и другие и зашагал по улице…
Вскоре он уже стоял перед дверью с медной табличкой: «И.П. Платонов, археолог». Постучал. Дверь открыл сам Иван Платонович.
– Вам кого? – спросил он.
– Я по объявлению.
– Войдите.
Старцев пошел впереди, Семен Алексеевич – следом, задевая плечами пыльные алебарды, щиты и секиры, висящие на стенах.
– Антикой интересуетесь или же Русью?
– Мне нужны две монеты Петра Первого… эти… черт бы их… «солнечник» и двухрублевик! – неуклюже назвал пароль Семен Алексеевич.
Иван Платонович вскинул голову.
– Вы?! – тихо спросил он.
– Да, я – Человек без имени.
* * *
Юра не предполагал, что пропажа обнаружится так быстро. Он сидел на подоконнике с книжкой в руках и с тревогой прислушивался к тому, что делается в соседней комнате. А там денщик скрипел дверцами шкафа и сокрушенно, как старухи в деревне, ахал и бормотал.
– Шут его знает, куда он… Ой! Вчерась с утра будто бы чистил. Точно помню, коза его возьми, – разговаривал сам с собой обескураженный вестовой. – Ах ты господи!
– Так куда же он мог деться? – раздраженно спрашивал Кольцов. – Не могли же его украсть!
– Это точно. Ежели б крали, так этот, мериносовый… – рассудительно объяснил вестовой.
Потом послышались шаги, и Павел Андреевич пошел в комнату Юры. Окинув взглядом комнату, он обратился к Юре:
– Ты не видел мой френч, Юра?
Юра не ответил. Он сделал вид, что очень увлечен чтением.
– Юра, я тебя спрашиваю?! – громче и настойчивее повторил Кольцов. – Ты не видел мой френч?
Юра оторвал глаза от книги, поковырял пальцем подоконник и нехотя сказал:
– Видел.
– Где он?
Юра, понурив голову, молчал. На лбу его собрались морщинки: он что-то лихорадочно соображал.
– Ну?
– Я… я его взял.
– Как – взял? Зачем? – изумленно переспросил Кольцов.
Юра поднял голову, посмотрел на Кольцова и опять молча потупился.
– Юра, может, ты мне все-таки объяснишь?..
Юра продолжал молчать. Губы у него задрожали.
– Я… я не могу сказать… я ничего не скажу, – прошептал он прерывающимся голосом.
Кольцов несколько мгновений молча смотрел на него долгим, выжидающим взглядом, потом резко повернулся, пошел к выходу. Распахнув дверь, он остановился, с укором бросил через плечо:
– А я думал, мы – друзья! – И вышел, забыв закрыть за собой дверь.
Юра еще какое-то время крепился, глотая ком, подступающий к горлу. Потом по его щекам потекли бессильные, горькие слезы.
* * *
В кабинет Щукина неуклюже вошел штабс-капитан Гордеев. Остановился у двери, тихо кашлянул.
– Что? – не поднимая головы, спросил Щукин.
– Ваше высокоблагородие, я только что из тюрьмы… ротмистр Волин покончил жизнь самоубийством.
Щукин резко поднял голову.
– Написал на стене камеры: «Присягаю Богу, это – ошибка». И… еще…
– Что?
Штабс-капитан замялся. Он держал в руках какие-то бумаги.
– Что еще? – спросил Щукин со злостью.
– На ваш запрос Казань сообщает… Поручик Волин Алексей Владимирович служил в казанском жандармском управлении, равно как брат его ротмистр Волин Леонид Владимирович… Подтверждают – ротмистр Волин Леонид Владимирович был убит при усмирении студенческих волнений, поручик же Волин в октябре пятнадцатого был откомандирован в Москву. Отзываются о нем с похвалой.
– Это уже не имеет никакого значения, – мрачно процедил сквозь зубы Щукин. – Впрочем… – И он вдруг замер, пораженный предельно простой мыслью: «А что, если это действительно ошибка?.. Если враг – не Волин?.. Если кто-то другой?.. Но ведь это должно означать только одно, что он – Щукин – проиграл эту игру».
Даже само это предположение показалось Щукину чудовищным и нелепым, он верил в безошибочность своего трюка с проверкой.
Штабс-капитан не уходил, ждал распоряжений.
– Вы свободны! – кивнул Щукин.
Гордеев неторопливо вышел. А Щукин продолжал стоять возле стола, и пальцы его выбивали дробь. Так неожиданно поразившая его мысль о полном поражении не оставляла его.
– Кто… кто дал вам право освобождать арестованных? – На лице Щукина бушевала неукротимая ярость.
Градоначальник смотрел на Щукина, как кролик на удава, пот страха и унижения заливал ему глаза. Губы у него вздрагивали, но он не пытался оправдаться:
– Я приказал выгнать только железнодорожников, посаженных за мелкие проступки. Это же форменное безобразие – на станции уже стало некому работать. Срываются военные перевозки…
– Вы ответите за свою глупость, если это не нечто большее! – с холодным презрением перебил его Щукин.
Градоначальник побагровел.
– Мне шестьдесят пять лет. Сорок пять из них я прослужил верным слугой его императорского величества. Да-с, прослужил! И никто – вы слышите? – ни разу не посмел меня оскорбить! – задыхаясь от негодования, процедил Щетинин. – И наконец, я выполнял волю командующего!
Щукин удивленно посмотрел на градоначальника.
– Вы хотите сказать, что арестованных приказал освободить командующий?
– Да… То есть не совсем так… – замялся градоначальник и вытер платком мокрое лицо. – Мне позвонили из штаба, и я приехал… Командующий был занят, и мне сказали…
– Кто? – резко спросил Щукин.
– Павел Андреевич… Адъютант его превосходительства… Он сказал, что… ну, что срываются перевозки, а в тюрьме много железнодорожников… командующий гневается. – Щетинин облегченно вздохнул, ему показалось, что наконец он нашел верные слова, оправдывающие его. Он ведь – исполнитель. Всего лишь только исполнитель распоряжений вышестоящего начальства.
Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.
– Идите, полковник! – наконец нарушил молчание Щукин, удрученный непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбужденно гремя шашкой, не дошел до двери и не закрыл ее за собой.
Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приемную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:
– Союзники отбыли?
– Так точно, господин полковник! – ровным голосом ответил адъютант. В поведении Щукина чувствовалась некая угроза.