Государево дело - Иван Оченков

Помимо военных время от времени появляются загадочные личности, именующие себя рудознатцами, алхимиками, механиками и прочими умельцами. Одни обещают найти в недрах России все известные на сегодняшний день минералы, другие готовы превращать дерьмо в золото, третьи застыли в шаге от создания Perpetuum Mobile[116]. Что интересно, ни рекомендаций, ни каких-либо иных документов у них нет, а вот желание получить подъемные – есть. К тому же даже куцых познаний Рюмина, занимающегося приемом просителей, было достаточно в большинстве случаев, чтобы уличить этих людей в шарлатанстве.

Но самое главное, бесследно исчез один из ратников Михальского – молодой казак Антип по прозвищу Сиротка. Поначалу думали, что добрый молодец загулял с какой-нибудь разбитной бабенкой из местных, тем паче что тот был до них большой охотник. Однако меры, принятые для розыска пропавшего, успеха не принесли. Панин с фон Гершовым виновато отмалчивались, а взбешенный Корнилий грозился перевернуть с ног на голову весь Брауншвейг, но власти вольного города только разводили руками. Дескать, люди тут живут свободные и имеют право делать все, что захотят. Вот, ей-богу, как ни бесит меня отчим, но если вдруг решит взять на шпагу этот мерзкий городишко, я ему пособлю!

Так что пришлось усиливать бдительность, строго-настрого приказать ратникам и рындам поодиночке не ходить, а пьянствовать или блудодеять, коли приспичит, исключительно в местах временной дислокации. Правда, отец Мелентий со своей стороны пообещал всем, кто воспримет последний пункт слишком буквально, лично оторвать все причиндалы.

– Все в порядке? – спросил я у литвина.

– Пока да, ваше величество, – мрачно ответил тот.

– Звучит не слишком обнадеживающе.

– Выглядит еще хуже. Слишком много гостей прибыло на этот бал, а у нас мало людей. Что же касается стражников вашего отчима, то они и вовсе никуда не годятся.

– Ладно тебе, ворчун. Не так уж все и плохо. Посмотри, какой праздник устроили братья герцоги.

– Это да.

– Что голштинец, готов к серьезному разговору?

– Да, государь. Он ждет вас.

– Хорошо, идем.

Если какой-нибудь захудалый барон захочет покинуть бальную залу, то этого, скорее всего, никто не заметит, ибо кому он интересен, кроме своих родных и ближайших соседей. Другое дело, если это решит сделать принц или князь, тут сразу пойдут шепотки и пересуды: «И куда это он намылился?..» А уж если так сделает русский царь, то это, будьте покойны, заметят все. Но тут уж ничего не поделаешь, судьба такая у сильных мира сего.

– Куда это они? – тихонько спросил у соседа Хованский, глазами показывая на государя и его телохранителя.

– Кто их знает, – едва заметно пожал плечами Пожарский. – Может, по нужному делу?

– Вот-вот, – охотно согласился княжич. – Оно бы и нам не помешало. Долго еще нам тут столбеть?

– Служба такая, – философски отозвался Петр. – Зато мир посмотрим, себя покажем.

– Ага, посмотрим. Особливо на девок. Глянь, как зыркают бесстыжие. Должно быть, на любовь злые!

– Чего сразу бесстыжие? Просто не принято тут баб взаперти в теремах держать. Оно и правильно.

– Чего правильно-то? – изумился Ванька. – Эдак баба, чего доброго, себя человеком почувствует. Мужа почитать не станет! Или еще какое непотребство удумает…

– Вот оженят тебя на кикиморе какой, что, кроме церкви и девичьей, ничего не видела, будешь знать!

– Это бывает, – легко согласился Хованский, отличительной способностью которого было необычайное умение соглашаться с тем, что только что яростно оспаривал. – Стрыя[117] моего так женили: сказывали, мол, невеста – краса неземная, а как покрывало в спальне сняла – так она кривая!

– Это что же, ее и свахи не видели? – недоверчиво отозвался Петька.

– А для них девку сенную как боярышню приодели и во всей красе показали! – едва не на всю залу заржал рында[118].

– Тихо ты, оглашенный, – пихнул его в бок Пожарский. – Михальский дознается, каково ты себя вел, – беды не оберемся!

– Не до того ему, – отмахнулся Хованский. – Видал, какой озабоченный?

– Случилось чего? – нахмурился приятель.

– Да так, – неопределенно пожал плечами Ванька, после чего заговорщицки подмигнув, принялся шептать: – Давеча какие-то люди приехали в замок, а потом как сквозь землю провалились. Вот Корнила и злобствует аки пес, а никого найти не может!

– Ну, мало ли, может, купцы какие?

– Без товаров?

– Или музыканты. Вон их сколько, уже голова гудит от пиликанья.

– Может, и так. Только скоморохи – они везде первые разбойники!

Комнатка, в которой меня ожидал Фридрих Гольштейн-Гогторпский вместе с Ульрихом Датским, была невелика, но довольно уютна. Два дальних родственника, судя по всему, несмотря на разницу в возрасте, успели найти общий язык и хорошенько угостились, особенно князь-епископ. Вот и сейчас он взялся за кубок и, залпом осушив его, принялся ездить герцогу по ушам.

– Мой дорогой Фридрих, – пьяно прослезился он, – как я рад, что встретил вас на этом скучном сборище!

– Взаимно, – поморщился тот и, с надеждой взглянув в сторону двери, увидел меня.

– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – поприветствовал я своих конфидентов.

– Боюсь, что здоровье кузена Ульриха трудно назвать таковым, – скупо улыбнулся он.

– Бывает, – пожал я плечами.

– Вы обо мне? – выпучил глаза датчанин и, громко икнув, подозрительно посмотрел на нас.

– Не обращайте на него внимания, – отмахнулся я. – Трезвый, он человек как человек, а как выпьет, никакого сладу с ним нет. Лучше расскажите, что о моем предложении думают ваши родственники?

– Боюсь, что мне не удалось их убедить. Одни оглядываются на Копенгаген, другие на императора, третьи просто не хотят ни в чем участвовать. Но, надеюсь, это не повлияет на наши планы?

– Никоим образом, мой друг. Как сказано в Писании, много званых, да мало избранных[119]. Пусть потом кусают локти, что не присоединились к нашему проекту.

– О каком проекте идет речь?.. – снова подал голос Ульрих.

– Не берите в голову, мой друг. Давайте лучше выпьем.

– Ик… с удовольствием!

Обрадованный князь-епископ потянулся к кувшину, но покачнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул на ковер. Мы с Фридрихом бросились к нему на помощь, но не без удивления обнаружили, что он крепко спит. После этого нам оставалось только взять бедолагу за руки и ноги, чтобы переложить на стоящую у стены скамью.