Stabat Mater - Руслан Козлов

– Доброе утро!

– Доброе утро!

И вот…

Доброе утро, улица! Доброе утро, мокрый тротуар! Доброе утро, холодный воздух! Доброе утро, воробьи на ограде! Доброе утро, мусоровоз! Доброе утро, солнце где-то за крышами! Доброе утро, пар изо рта! Я дышу! Доброе утро! Доброе утро!..

– Я вызвал свою машину. Но не сюда, а в соседний переулок. – Сергей Сергеевич замедляет шаги, чтобы я догнала его и шла рядом.

Оглядываюсь. Резиденции уже не видно.

Сворачиваем направо, потом – налево. Переулочки тут короткие.

– Вот здесь подождем. – Сергей Сергеевич останавливается. – Машина сейчас подъедет. Вас отвезут, куда скажете.

Мы стоим на узком тротуаре перед закрытым кафе. Низкое желтое солнце путается в ветвях сквера на другой стороне переулка.

Сергей Сергеевич снимает пальто, накидывает мне на плечи, говорит с улыбкой:

– Ну что, Вероника, кажется, у нас получилось…

– Зачем вы, не нужно, – это я про пальто. – Вы замерзнете…

– Все хорошо, Вероника, – говорит он. – В такую погоду я бегаю в трусах и футболке в нашем парке…

Тьфу ты, опять хочется плакать! Стою, шмыгаю… Смотрю на него снизу вверх. Только сейчас понимаю, что он – высокий, и вообще – большой…

– И все-таки – почему? Почему вы мне помогаете?

Он молчит, смотрит на меня.

– Помогаете потому, что вам меня жалко, да? – Я встречаюсь с ним глазами. – Это для меня совсем не обидно, это я хорошо могу понять…

– Жалко? Да, конечно. Пожалуй, это главное… Но не только поэтому. Есть еще причины. Во-первых, то, что творят с хосписами, – отвратительно, и я вам очень сочувствую… Во-вторых, неприятно, что владыка Артемий отнесся к вам так… – Он подбирает слово: – Так потребительски… Честно говоря, когда он встретился нам в зале заседаний, я подумал, все пропало. Даже не представляю, почему он так легко позволил нам уйти. Это на него не похоже… И еще есть причина… Честно говоря, я не понял – как вы могли бы помочь Владыке Софронию. Зато успел убедиться, что вы – особенная.

– Особенная? Это как же? Чем?..

– Вряд ли успею объяснить… – Он смотрит на часы. – Но если в двух словах… Ночью, когда владыка Артемий позвал меня к вам, вы были в ужасном состоянии… В Китае я учился май-чонг – диагностике по пульсу. Ночью у вас был такой пульс, будто вам вот-вот потребуется реанимация. А утром, через несколько часов… Я глазам не поверил. Точнее – пальцам. У вас был пульс здорового человека… Это невероятно!.. И все равно, Вероника, вам надо всерьез заняться собой. Обещайте мне…

У тротуара тормозит белая «тойота».

– Все, Вероника, езжайте, пока ваш конвоир вас не хватился… И, ради Бога, берегите себя…

– Сергей Сергеевич…

– Езжайте, езжайте, Вероника… Пальто только отдайте…

– Ох, конечно…

Он снимает пальто с моих плеч, и я сажусь в машину.

Уезжая, успеваю поймать взгляд проходящей мимо женщины. Наверное, мы выглядим странно: в шесть утра седой ухажер провожает монахиню с разбитым лицом… Но, Господи, зачем я смотрю на нее, а не на Сергея Сергеевича, который вышел на дорогу, позолоченную утренним солнцем, и машет мне вслед…

– Третий день продолжается противостояние властей и родителей больных детей, отказывающихся покидать СГД-хосписы. Это противостояние, названное «протестом отчаяния», стало новостной темой номер один не только в России, но и в мире. Вероятно, именно поэтому власти пока не решаются открыто применить силу. Зато всеми средствами пытаются выставить участников протеста марионетками, управляемыми из-за рубежа. И даже объявляют их террористами, захватившими больных детей в заложники. Между тем возле всех двенадцати хосписов, примкнувших к акции, проходят пикеты в поддержку протестующих, возникают стихийные митинги, люди пытаются организовать живые цепочки для защиты хосписов. Эти действия жестко пресекаются властями. По данным МВД, арестовано более трехсот человек, стоявших в мирных пикетах. Помимо полиции и нацгвардии, на пикетчиков нападают и избивают их неизвестные в штатском. На одежде многих из них была замечена христианская символика…

– Простите, что за радио у вас?

– «Голос Москвы», – водитель оборачивается ко мне. – Выключить?

– Нет-нет!..

– …Хосписы, примкнувшие к «протесту отчаяния», третьи сутки находятся в блокаде, к ним стянуты подразделения силовиков. Связаться с участниками протеста извне невозможно – власти локально блокировали все каналы связи, включая мобильные сети и интернет, отключили электроснабжение. Но, как нам стало известно, в мятежных хосписах продолжают работать врачи, и дети не остаются без медицинской помощи. В понедельник независимые СМИ распространили репортаж с пресс-конференции у хосписа номер восемьдесят четыре, где выступила вице-премьер правительства России Мария Казанцева, чей восьмилетний сын также болен СГД. С тех пор никаких сведений о местонахождении Казанцевой не поступало. Вчера на фасаде хосписа номер восемьдесят четыре появился вывешенный из окон плакат: «Мы не уйдем»…

Узкая дорожка между гаражами и ангарами. Водитель высадил меня там, где она начинается. А ведет дорожка к Еловому холму – к его тыльной стороне.

Половина седьмого. В такую рань здесь – ни души. Иду и прислушиваюсь – нет ли кого-нибудь впереди? А вдруг менты оцепили весь Еловый холм?.. Хотя, конечно, вряд ли. Могли оцепить сам черный замок. Вот ближе к нему, конечно, надо быть осторожнее.

Ноги сами несут меня к хоспису. Что там? Как там? В груди теснятся тревога и страх. Как колотится сердце! Только бы все было хорошо! Только бы смогли как-то справиться без меня! Только бы дождались!.. Ускоряю шаг, насколько могу. Проклятые носки превратились в кандалы – мокрые, холодные, с налипшей грязью. Ноги в них жутко озябли, даже пальцы сводит судорогой… Ну ничего, уже недолго, уже совсем близко до дома… Господи, как легко я называю это место домом – место, где я столько всего натерпелась, место, которое я должна ненавидеть… Вот иду и удивляюсь сама себе – откуда силы взялись? Вполне понимаю изумление Сергея Сергеевича – как быстро я смогла очухаться!.. Ну а что? На то ведь я и крутая Ника! Крутая и уже целый час как свободная! Свободная!.. Господи, даже странно – как это я раньше жила на свободе, и столько размышляла о ней, и считала, что ничего нет на свете важнее свободы, но по-настоящему не чувствовала ее – вот так, всем существом, по-звериному!.. И вот сама, по доброй воле пробираюсь в осажденный хоспис – опять в несвободу. Глупость, если разобраться. Ведь скоро могу снова оказаться в тюрьме, когда хоспис захватят и нас, зачинщиков, привлекут по всей строгости беззакония… Но и тогда я буду свободной. Потому что это – мой выбор. Мой, а не их – не тех, кто хочет иметь меня в своем распоряжении!..

Гаражи расступаются, дорожка выводит меня к подножию холма.

Пару недель назад мы гуляли вокруг хосписа с Ваней и забрели сюда, и поэтичный Ваня назвал этот северный, всегда темный и мрачный склон холма dark side of the boon[27]…