Большая нефть - Елена Толстая

— Я не хочу от него детей, — сквозь зубы выговорила Оксана. — Никогда.

* * *

Степан метался по квартире как зверь. Когда Оксана побелела и сползла по стене на пол, он счел, что она притворяется. Дамская истерика. Не думал он, что увидит дамскую истерику в городе нефтяников, затерянном в сибирской тайге. Однако ж вот, извольте видеть. Девушка из простой семьи, бывшая воровская невеста, племянница некоего неудачливого шулера, дяди Васи, устраивает сцену в лучших традициях тургеневской барышни.

Но потом он увидел кровь. Темно-красное пятно расплывалось на одежде Оксаны, ползло к ее коленям. «Она ранена! — в панике подумал Степан. — Ее ударили ножом! Где? Ясно — где, на кухне! Там кто-то есть… убийца. Тертый прислал. Дрын какой-нибудь… Она пошла пить воду, а он там поджидал. И когда она вошла, он пырнул ее в живот. Сейчас войдет сюда, добьет Оксану, а потом возьмется за меня».

Степан осторожно прокрался на кухню. «Огрею табуретом, тарелкой в него запушу, что угодно… Не дамся». На кухне никого не было. Пусто. Окно закрыто. Двери закрыты. Ни следа Дрына.

Степан вернулся к Оксане. Да что это с ней? Он сел рядом на корточки, потряс ее за плечи.

— Оксана! Очнись! Оксана!..

Ее голова бессильно мотнулась и упала на грудь.

— Умерла? — вскрикнул Степан. Коснулся ладонью красной жидкости на полу. Да, это кровь. Боже ты мой, что с ней?

Как маленький ребенок, привыкший во всем полагаться на маму, Степан Самарин бросился искать Дору Семеновну. Дора знала все. Ей можно поручить детей, больных, раненых, калечных-увечных, ей можно доверить судьбу влюбленных, жизнь одиноких, участь умирающих. Дора могла все. Она была чем-то вроде «матери-земли», в представлении Степана.

Дора Семеновна обнаружилась во дворе читающей газету «Труд».

При виде окровавленного Степана она уронила газету и напустилась на него:

— Где это ты раскровянился? Ты что мечешься, как воробей? Что творится?

— Дора Семеновна, с Оксаной что-то…

Дора Семеновна тяжеловесно побежала за Степаном, переваливаясь на бегу, как уточка. Она вошла в квартиру и сразу же поняла, что происходит.

— У ней выкидыш. Ты что, не знал, что она в тягости? Орал на нее, что ли? Или руку поднял? Гляди — узнаю, что обижал, голову тебе откручу!.. — пригрозила она. — Звони доктору, немедленно! Пусть едут, забирают.

— А ребенок? — глупо спросил Степан.

— Убил ты своего ребенка… Думаешь, я не знаю, что ты с Варькой Царевой путался? Про это весь Междуреченск знает…

— Кто ж Оксане сказал? Она только прилетела…

— Оправдывайся тут! — прикрикнула Дора Семеновна. — Мухой к телефону и зови «скорую»!

Степан бросился звонить. Дора Семеновна наклонилась над Оксаной.

— Это я, доченька, — проговорила она совершенно другим голосом. — Ну-ка очнись, не помирай… Ну, что ты…

— Степка, — прошептала Оксана.

— Тебя в больницу заберут, — продолжала Дора Семеновна. — Вылечат.

— Никого не хочу видеть, — сказала Оксана с трудом. — Никого. Пусть Степан не приходит, иначе — умру. Убью себя.

Она опять потеряла сознание, теперь уже надолго.

И вот Степан один. Вытирает пятно крови на полу, как преступник, заметающий следы преступления. Она прилетела такая счастливая. И экзамены сдала, и о беременности узнала! Хотела его порадовать. А он встретил ее чужой, злой. Муж-изменщик. И теперь она не хочет его видеть. Искалечил он ее жизнь, все испортил. Как она теперь людям будет доверять, после такого-то? Он же — муж ее, он должен быть ее опорой, защитником… Он и воображал себя защитником. Боялся ее в Омск одну отпускать. Говорил, что за ее верность боится, но на самом деле он боялся только за себя. Он оказался слабым, трусливым. Он оказался настоящей сволочью.

Ничего. Он освободит ее от себя.

Степан закончил уборку, взял Оксанин чемоданчик, положил туда свой выходной костюм, смену белья и пачку папирос. Можно идти. Да, еще записка. «Прощай, Оксана. Живи дальше, будь счастлива. Прости меня. Степан». Коротко и ясно.

Он закрыл дверь и зашагал по улицам.

Калитку отворила не Варя. Степан был неприятно удивлен, когда перед ним возник Глеб Царев. Глеб был в тренировочных штанах и застиранной майке. От него разило потом и водкой. Судя по всему, пил он уже не первый день.

— Опять ты? — изумился Глеб.

— Сестру позови, — приказал Степан.

Но Глеб не спешил выполнять эту просьбу, высказанную командным тоном. Отступил на шаг, смерил Степана взглядом.

— Ой, важный стал… Я Варьку, стало быть, и спрашиваю: мол, пока брат на сутках спину гнет, ты, стало быть, старого хахаля заарканила? Она: ну так а что же? А я ей: ой-ой, на что он тебе сдался-то, хлюпик этот? А она: он у меня вот где, — Глеб скрутил кулак, — все, что я ни пожелаю, сделает… В начальники вышел, будет мне масло на хлеб намазывать… — Глеб хихикнул: — Ну что, правда это, фраерок? В начальники ты вышел? Будешь моей Варьке масло на хлеб намазывать?

— Ты пьян, — сказал Степан.

— Тоже мне новость, удивил, — засмеялся Глеб. — Конечно, я пьян. Вторые сутки с Варькой квасим.

— Позови ее, — еще раз попросил Степан.

— Не может она, — заговорщическим шепотом ответил Глеб.

— Почему?

— Спит.

— Так разбуди, — настаивал Степан. Он не очень понимал, почему Варя спит посреди бела дня.

— Она не проснется, — захохотал Глеб. — Пьяная она. Когда она пьяная, ее и не добудишься!..

При виде ошеломленного, вмиг побледневшего лица Степана Глеб развеселился еще пуще.

— А ты что с чемоданчиком-то пришел? Ты что, жить к ней собрался? Ну, уморил! Жить пришел, а про невесту свою ничего не знаешь! Да ведь Варька — алкоголичка. Ее бывший муж приучил. Сам приучил на свою голову, а отучить-то не смог. Мужик ведь такой — выпьет да протрезвеет, а у баб, говорят, алкоголизм не лечится. Она сперва с горя пила, как с ним жить начала, потом — за компанию, а уж после — по привычке. Остановиться не могла. Он и не рад был, что приучил, а поздно. Пьющая да гулящая баба в доме не хозяйка. Родительских прав ее лишили по суду… Ой, мужик, ты и этого не знал?

Глеб все больше и больше веселился. У Степана было такое лицо, что Глеб сейчас все готов был ему простить. Так и поцеловал бы за доставленное удовольствие.

— Ну вот, слушай, — продолжал Глеб. — А впрочем, нет… Сперва треху дай.

— Что? — хрипло переспросил Степан.

— Три рубля дай, водка кончилась. Дашь три рубля — продолжу.

Степан вынул пять рублей и протянул Глебу. Тот осмотрел пятерку со всех сторон, словно диво какое, потом спрятал в мятый кармашек треников и продолжил: