Большая нефть - Елена Толстая

И это действительно была точка.

ИЗ ДНЕВНИКА ДЕНИСА РОГОВА

Предполагал я писать о производственных проблемах, о трудностях и достижениях наших нефтяников, а неожиданно оказался репортером уголовной хроники. Что ж, тем и хороша моя профессия — никогда не знаешь, какие неожиданности преподнесет тебе судьба. Конечно, я готовился к этой поездке, читал газеты и журналы, смотрел хронику… Успехи впечатляющие. Необитаемые прежде земли теперь покорены человеком, там, где шумели дремучие леса, теперь вырос настоящий современный город. Но ведь и неприглядную сторону жизни сибиряков нельзя упускать из виду. По-прежнему, как и в былые времена, лютуют любители скорой поживы, гады, дармоеды и злодеи всех мастей.

Я видел горе на лицах людей в день похорон супругов Авдеевых. Илья Ильич был простым рабочим человеком, буровиком. Но, думается мне, даже какого-нибудь министра или графа в царской России не хоронили с такой скорбью, так торжественно, как Авдеева и его жену! И это чувство было искренним, оно исходило из самого сердца. Я не знал их, но понимал, что они были исключительными… Нет не то! Они были настоящими советскими людьми. Такими, какими и должны быть настоящие советские люди.

Говорят: покажи мне своих друзей, и я скажу тебе, что ты за человек.

Что за человек был Илья Ильич Авдеев? Такой человек, что его лучший друг, Андрей Иванович Векавищев. оставил работу бурового мастера, перевелся в аварийные (с понижением зарплаты и, разумеется, с совершенно другими премиальными) ради того, чтобы иметь возможность усыновить детей Авдеева. Всех троих. Векавищев не женился, чтобы не обременять себя семьей, как он сам рассказывал. Но не задумываясь он «обременил» себя семьей, когда этого потребовал дружеский долг.

Неделю спустя я выехал в Москву по телеграмме. Главный редактор хотел, чтобы я закончил статью по этому делу. «О производственных проблемах напишешь позднее, — писал он, — а пока тебя хотят видеть в МУРе».

Я прибыл в МУР и поднялся в кабинет к полковнику Касатонову. Тот поздоровался со мной за руку, показал мне «Дело», хлопнул по нему ладонью и произнес:

— Записывай, корреспондент. — И не удержался: — Не слишком ли ты молод?

— Не моложе Александра Македонского, — ответил я моей дежурной шуткой, которая, как и всегда в таких случаях, имела успех.

Касатонов продиктовал мне то, что я должен был написать.

— Собственные раздумья и впечатления впишешь сам, не буду водить твоей рукой и заставлять кривить душой, — прибавил он. — Но факты дела изложишь так, как я тебе сказал. Ничего не перепутай.

Я добросовестно записал слово в слово. Донадзе был арестован при ограблении винного магазина. Арестован почти случайно, затем опознан по ориентировке и доставлен в МУР. Касатонов лично допрашивал его. Донадзе вывел на Спивака. Убийство супругов Авдеевых оба валили друг на друга. Но это и не имело значения — оба закоренелые рецидивисты, оба обвинялись в новых ограблениях, «работали» в банде… А вот что интересно: сообщником бандитов, который навел их на кассу междуреченского управления, до сих пор считался Буров Григорий Александрович, начальник этого самого управления. («Это в статье не пиши, это я тебе для сведения говорю, чтобы ты владел информацией», — прибавил Касатонов в скобках.) Однако Спивак признался что навела их некая Ярошевич, его любовница, которая также работала в управлении — уборщицей. Работала временно. Она уволилась за пару дней до ограбления. О ней вообще никто не вспомнил. Что неразумно, учитывая обстоятельства.

— Перед Буровым буду извиняться честь по чести, за себя и за своих коллег, — продолжал Касатонов. — Впрочем, про это тоже не пиши. Главный смысл статьи должен быть в другом: преступники не ушли от наказания. Представь себе, товарищ: Донадзе уже уходил из винного, когда его остановили двое комсомольцев. Парень и девушка Они гуляли в сквере и вдруг увидели, как с черного хода магазина выскочил человек с пистолетом в руке. Не раздумывая, эти молодые ребята бросились наперерез бандиту. Они спортсмены, он — боксер, она занимается легкой атлетикой. Им удалось сбить его с ног и задержать до прихода милиции. Они просили не упоминать их имен, потому что встречались тайно. Как Ромео и Джульетта.

— Почему? — улыбнулся я.

— Потому что у обоих тренеры считают, что свидания и прочие глупости отвлекают от тренировок. Так что пиши просто — «комсомольцы».

Да, сложными путями правда иной раз пробивается к людям. Но Касатонов прав: не так важны паспортные данные этих ребят, Ромео и Джульетты, как важна сама их личность, их порыв.

Одни люди творят историю, другие описывают. Моя судьба — описывать. Описывать так, чтобы другим захотелось творить. Чтобы поняли они: преступник не уйдет от наказания, а человеческое благородство и смелость — они бессмертны.

* * *

Оксана улетела в Омск. Степан сердился, томился дурным предчувствием, но удерживать жену больше не отваживался. Ну в самом деле, что за домострой в двадцатом веке! С какой стороны ни зайди, Оксана по всему выходит права: ей действительно необходимо получить образование и занять достойное место рядом с мужем. Какая из нее кастрюльница? До конца жизни на бригаду кашеварить? Разве такой участи заслуживает Оксана? Отрядная повариха — должность необходимая и даже почетная, но она временная, на год-два. И разве не сам Степан когда-то рассуждал о «блате на метеостанции»? Словом, отпустил жену. Зубами скрипел, в глаза не глядел, мучился…

Особенно же его мучило смотреть, как повеселела и расцвела Оксана. Укладывала немногочисленные свои вещи в чемодан и напевала. Отдельно положила книги, подобранные Машей, купленные заранее тетради. Она просто сияла. Не только глаза — вся сияла, как будто внутри у Оксаны загорелась свеча.

Вот и поди пойми этих женщин! От мужа ведь уезжает, от любимого человека, к чужим людям. А напевает. Степан прикусил губу. Ему казалось, что Оксана бросает его, что она не вернется. «Мы никогда больше не увидимся, а ей весело», — думал он, и такая желчь подступала к сердцу, хоть волком вой.

— Степушка, я через месяц вернусь, — сказала Оксана, как будто прочитав его мысли. — Я тебе письма писать буду. Все-все отпишу. Где была, с кем говорила, чем занималась.

— Знаю я, чем ты там будешь заниматься, — угрюмо бросил Степан.

Оксана вспыхнула.

— Степан, я еду учиться, — сказала она резким тоном. — Довольно об этом. Перестань изводить себя глупой ревностью. Это, в конце концов, смешно.

— Очень смешно, — вздохнул Степан. — Мне Ухтомский рассказал наконец, почему он такой женоненавистник. У него ведь была невеста. Давно. Она тоже уехала в другой город учиться — и там вышла замуж. Телеграмму прислала. «Прости», мол. С тех пор он и…

— Степушка, — рассмеялась Оксана, — я ведь не невеста твоя, а жена. Ничего со мной не случится.

— Интуиция у меня, — сказал Степан. — Надвигается что-то.