Never Fade Away - Барышников

к излишествам. Свобода и независимость рокера делали его непередаваемо прекрасным. И наемник осознавал явно, впитывая каждый жест, вплоть до поднимающейся под бронником от дыхания груди, — он любит суть Сильверхенда, любит его личность. О да, идеальные ноги, небритое мудацкое ебло, внушительный хер, идеальное тело и все остальные внешние проявления были чудным дополнением, че уж пиздеть, но… любил Ви его душу, или что там вместо нее. И рокербой был нестерпимо красив в сиянии своих идей, принципов, устремлений и мыслей.

Соло и по сей день казалось, что он никогда не смог бы быть достаточно хорош для Джонни, достоин его пламени, уверенности, упорства, стремления к воле и справедливости. Сложно, в целом, быть достойным человека, для нескольких поколений ставшего лозунгом, смыслом, ебаным пророком свободы. И он до сих пор удивлялся, что рокер каким-то невообразимым образом подпустил его к себе, позволил быть рядом, принял его и даже… как будто иногда ценил? Сколько ни думай об этом — ахуй каждый раз настигает необыкновенный. Поразительно, блять.

Он знал, что ему придется обходиться без этих драгоценных необходимых ему красоты и силы, но все еще не знал как. Отличный вопрос. Над которым он поразмыслит тогда, когда все случится. Когда он останется один.

И когда Ви отвис, оказалось, что он смотрит на Сильверхенда в упор все тем же блаженным, любующимся взглядом, а тот смотрит на него в ответ так же внимательно и жадно, впитывая его собственный образ, глядя не глазами, а словно душой, всем существом в его душу.

Оба они потянулись друг к другу одновременно. Наемник впечатал рокербоя в разрисованную граффити стену, ухватил лицо в ладони, поцеловал коротко и ненасытно, а Джонни, уже задыхаясь, пытался поймать снова его губы, продлить и углубить поцелуй, выгнулся ломано, сцапал за загривок рукой. Но Ви скользнул ладонями по восхитительно горячей шее, по груди, по бокам в броннике и опустился на колени на грязный асфальт. Пальцы его огладили узкие бедра, разобрались с пряжкой ремня и молнией, — и рокер сорвался сходу в горячечный стон, точно возбуждался до крайности все то время, пока соло рассматривал его, сияющего посреди ебаной свалки.

Вбирая этот охуенный идеальный член в рот, лаская языком, собирая влагу с головки, Ви, ощущая под коленями каждую неровность покрытия, смотрел и смотрел снизу вверх в дико и голодно сверкающие черные глаза Сильверхенда. А тот, не отводя взгляда от лица наемника, дышал тяжело, стонал сквозь зубы тихо и хрипло, лишь изредка запрокидывая голову и скалясь в изнеможении. Облизывал пересыхающие губы, сглатывал с трудом, — под покрытой щетиной кожей на шее прокатывался ошеломляюще сексуально кадык.

И Ви было глубоко похуй, что от оживленной улицы их… его прикрывает лишь ебаный мусорный контейнер, что он отсасывает энграмме, стоя на коленях в отвратительно грязном и убогом переулке. Обоим им было плевать — где, когда, в какой момент времени. Соло хотел рокербоя безгранично, чувствуя в ответ такое же ослепительное желание. Только бы слиться снова, только бы стать единым целым, только бы испытывать эту охуительную полноту и правильность до невыразимого крика. До непередаваемого исступления, блять. Успеть.

Восторг обладания и близости продирал по каждой клетке, разбиваясь остро взрыв за взрывом где-то в мозгу, потрясающий родной вкус прокатывался по рецепторам, проходя дрожью вдоль хребта, и Ви стонал сам от наслаждения. И, как бы ни хотелось зажмуриться от эйфории, колко гуляющей по всем нервным окончаниям, упрямо заставлял себя смотреть в охуенное, идеальное, небритое лицо, силясь поймать каждую эмоцию, каждое содрогание удовольствия.

Рокербой держался, видимо, до последнего, но в итоге, как и обычно, сорвался, торопясь, желая уже получить самому от соло все и сразу. Толкнулся жадно, широко расставив ноги, выгибаясь вперед, стискивая затылок Ви хромированными пальцами, сам трахая его рот быстрыми, глубокими, голодными рывками в своем безумном ритме: дважды за щеку, третий раз прямо — по языку почти до миндалин.

— Бля-я-я-ять… Ви… — застонав в полный голос, уже не сдерживаясь, Джонни вбился внезапно до самой глотки. Головка скользнула с усилием в сжавшееся горло и наемник, охуев, инстинктивно уперся ладонями в бедра рокера, но тот прижимал его крепко, не отпускал, рыча хрипло, кончая, сотрясаясь от невыносимого накрывшего волной наслаждения. И Ви, задыхаясь, заходясь в ярком нереальном блаженстве, напрямую транслирующемся в его сознание, ухнул в искрящий и неожиданный оргазм, так и не прикоснувшись к себе. Да, блять, даже не расстегнув и так убитых за сегодня джинсов. Словно ебаный жалкий подросток. — Ты ж мой охуенный…

Откашливаясь и отплевываясь, силясь продраться через немую послеоргазменную пустоту и бессилие, соло уперся руками в асфальт, все еще не понимая на каком он, сука, свете и как ему удалось выжить. Утер нечеткими движениями футболкой мокрое лицо, чувствуя, как сорванно из саднящей глотки вырывается сбитое дыхание. Лицо его поймали пальцы, и рокер опустился перед ним на колени, удерживая его слепые метания.

— Все, все… Не суетись. Дыши ровно, — обхватив Ви за плечи, Сильверхенд привлек его к себе и огладил затылок хромированной ладонью. Вторая ладонь, живая, легла на шею наемника, прошлась лаской почти невесомо по горлу, будто Джонни снова хотел пережить в памяти только что произошедшее. — Это было пиздец заебись…

— Мог бы предупредить, блять… — вяло огрызнулся Ви, тем не менее, утыкаясь в плечо рокербоя, ощущая губами солоноватый пот.

— Мог бы, — ухмыльнулся довольно и нагло рокер. И соло по его тону слышал, что мудила ни о чем не жалеет, но это было настолько, сука, характерно для Сильверхенда, что Ви сипло рассмеялся вместо того, чтобы злиться.

И мир не то, что сдвинулся, а рухнул и исчез окончательно, стоило им только переступить порог темной маленькой квартиры.

Как только входная дверь отсекла их от гомона снаружи, наемник набросился на рокербоя, вцепляясь в его плечи, сдирая с того майку одним движением, втискиваясь всем телом, изнывая от желания. И Джонни, блять, не подвел. Ответил со всем накалом: оттолкнул Ви, развернул к себе спиной, позволил лишь только стянуть джинсы с бедер, вжал лицом в перегородку, удерживая рукой за шею, и отодрал с оттяжкой и полной отдачей так жарко, что соло лишился дара речи нахуй, и под конец только и мог обессиленно выстанывать имя рокера.

Попытка принять душ почти увенчалась успехом… но закончилась все равно закономерно. Перехватив контроль, Сильверхенд отдрочил Ви его же руками так, — смачно, чувственно, медленно и, блять, изысканно, — что того под конец трясло, ноги подкашивались, а оптика снова порадовала полным отключением. Собственно, рокербою и пришлось вновь