Кстати о любви - Марина Светлая

Впрочем, вряд ли она представляла себе выражение его лица. И уж тем более, не представляла себе выражение лица Росомахи – но это по понятным причинам. Не знала, что та вообще в доме. Никто не знал. Про нее никто ничего не знал. Зато Руслана узнала голос. Или скорее почувствовала. Викундель. Виктория. Машчетатам.

Прострелило в виске. И она мрачно хохотнула. Испортила ему уик-энд с новой пассией, оказывается. Снова секунды – быстрый взгляд на Егора.

Настолько быстрый, что вряд ли он успел понять. И вскочила с кровати, бросившись к двери, пока не замерла посреди комнаты и закрыв глаза.

- Чего ты мечешься? – спросил Лукин, наблюдая за ней.

- Это та Вика, да? – Руслана повернулась к нему. Не уходила. Понимала, что ни уйти, ни выдохнуть не в состоянии. Нужно… пора научиться жить, слушая, что говорят. Не бояться слышать. – С которой ты на конкурс приезжал?

- Та самая, - подтвердил он, неожиданно развеселившись.

- И что мне делать? В смысле… Может, правда лучше уехать?

- Кому лучше?

- Всем… - отстраненно ответила Руслана, подняла глаза, посмотрела в его лицо, пытаясь отыскать на нем хоть что-то, что ответит на все ее вопросы, и тут же затараторила: - Нет, не из страны, не думай. Я дома буду. Я буду ждать. Я же понимаю все… ну… тебе надо разобраться. Ты приедешь или позвонишь… Просто тут мне ни к чему оставаться, правильно? Но если скажешь, я останусь, правда. Хотя это неудобно… и я… только мешать буду.

Егор задумчиво кивнул.

- Ты никуда не уедешь, - сказал он спокойно, но твердо. Обнял ее за талию и притянул к себе, пряча в своих руках ее страхи. – Сейчас мы пойдем знакомиться с дядей Севой и…

- Да я ревную тебя, как ненормальная! – всхлипнула Руслана и снова вцепилась в него. – Влезла в твою жизнь…опять… и ревную.

- Вика – моя сестра.

- А?

- Бэ. Родная сестра. Сводная. Через несколько лет после гибели отца мама вышла замуж.

- И это ты… с сестрой тогда? – непонимающе уточнила Руська.

- Тогда с сестрой, - улыбнулся он и взял за руку. – Идем. Только готовься.

Сначала дядя Сева накормит тебя до беспамятства, а потом, пользуясь твоей беспомощностью, станет выпытывать все явное и тайное.

- Подожди! – запротестовала она. – Дай осознать… Вот это с дикой фамилией и ногами с мой рост – это твоя сестра? Черт! Охренеть генофонд! Ты знаешь, как я расстроилась на той вечеринке проклятой, а?

Ты себе представляешь вообще?

- Ты не спрашивала.

- Хорошая отмазка, - подмигнула она и уткнулась лицом в его футболку. –

Придурки из соцсетей долго думали, что я Тохина любовница. Мы так ржали.

- Мы идем или нет? – негромко рыкнул Лукин. – Или хочешь дождаться, когда они сами сюда заявятся?

- Трусы́ по-прежнему в ванной. Ты иди, а я за тобой, - шепнула Руська ему на ухо.

Но было поздно. В двери, будто подслушав, показалась Вика. Хлопнула полукилометровыми ресницами, решительно присвистнула. И выдала:

- Ну потрясающе просто! Я так и знала, что без твоей длинной истории не обошлось!

- Ты вообще слишком много знаешь, - хмыкнул Егор, – это чревато. Брысь отсюда, мы скоро придем.

А Росомаха, между тем, продолжала прятать лицо, прижимаясь к груди

Лукина. Туда, где мерно отсчитывало ход их общего на двоих времени его сердце. Страхи действительно уходили. В его объятиях все уходило. Кроме тысяч бабочек и оранжевых лучиков самой удивительной весны в ее жизни.

Кстати об оранжевом

Зеленый период сменился оранжевым. Как-то незаметно, исподволь. И жизнь стала наполняться солнечными деталями. «Тоска – зеленая! А в

Киеве – солнце», - говорила она себе, покупая оранжевый набор посуды и транспортируя его в желтом Корвете домой.

Но, кроме кухни, оранжевым полны были и другие комнаты. За год с лишним стали полны.

И однажды, обнаружив себя сидящей, подобрав ноги, на диване в его кабинете, она невольно задавалась вопросом: а канцелярскую вертушку цвета апельсина на стол он добровольно поставил, или потому что она приволокла?

- Короче, Шаповалов согласился. Прикинь, Шаповалов – и согласился.

Закис, не иначе, да? Обещал раскидаться к концу этого месяца, и, значит, в октябре мы точно едем в Кисмайо!

- Поближе ничего не нашлось? – буркнул Егор, не поднимая головы от бумаг, разложенных перед ним на столе.

- Не-а! Туда. Я, кажется, про них уже все на свете знаю, столько перечитала. Осталось увидеть.

- Ну-ну!

- Злишься?

- Злюсь! – он посмотрел на нее. – Да, я злюсь.

- Поехали вместе!

- Я уже говорил, не могу. До января не могу.

- Говорил. В январе тоже найдутся дела, так?

- Ok, - хмуро кивнул он. – Езжай куда хочешь.

- Егор, я на месяц! На один месяц! Мы все отснимем, и я приеду. И писать буду дома. Год в Африке я и сама теперь не выдержу!

- Я услышал. Ты на один месяц, - Лукин снова уткнулся в документы.

Руська вскочила с дивана и подлетела к столу. Оперлась руками о столешницу и решительно выдала:

- Обижаться – непродуктивно.

- Непродуктивно, - согласился он. – Но я обижен.

- Я понимаю. Я пытаюсь сгладить, - она мрачно усмехнулась, обошла вокруг стола и приблизилась к нему. Села на пол рядом и уткнулась лицом в его ногу. – Я все равно поеду, ты же знаешь.

- Знаю. Приковывать к батарее я тебя не буду.

- Пираты прикуют, - мрачно усмехнулась Росомаха и обхватила его руками.

Кстати о пиратах

Справедливости ради, пираты, пусть и сомалийские, покорителя Африки не пугали. Покорители Африки в этом смысле – существа безбашенные.

Папа был прав. Кочевник останется кочевником. И как бы сильно она ни любила Киев и дом, чувство непреодолимой потребности в движении толкало ее вперед.

Они пробирались на джипе вдоль побережья на юго-восток среди раскаленной пыли и горячего марева, стелившегося по горизонту и заставлявшего подрагивать воздух. Шаповалов трепетно прижимал к груди свою камеру, которую прятал ото всех с самого Могадишо – местные власти как огня боялись журналистов – и с опаской глядел на водителя.

Хамди же болтал всю дорогу на восхитительно безобразной смеси английского и арабского. Эту смесь Росомаха понимала с трудом, усиленно прислушиваясь к каждому звуку. Но у парня было несколько преимуществ.

Во-первых, кроме названных языков, он свободно говорил по-сомалийски и знал оромо. Во-вторых, ему она доверилась с первой минуты их знакомства – по прилету в Могадишо они выбрали Хамди не совсем вслепую из всех предложенных кандидатур. Тот их уже встречал в аэропорту. Его нашел Замзам, владелец рыболовного судна из Сьерра-Лионе, у которого однажды они торчали с Гуржием несколько недель, когда она умудрилась заболеть пневмонией. Семья Хамди удрала от войны на запад материка и несколько лет работала на Замзама. Но этот смазливый шоколадный парнишка в три раза крупнее Шаповалова, неутомимый представитель оседлого племени раханвайн, со временем вернулся и промышлял организацией экстремального туризма для безбашенных со всего света, желающих полюбоваться национальным парком и разрушенными войной трущобами.