Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера  - Эндрю Ллойд Уэббер

Мы уж было хотели напугать его, как вдруг в бар скользнул Джон Непер и также украдкой расположился за колонной. Следующим был Тревор: он поднял воротник пальто так высоко, что мы пропустили бы его, если бы не заметили разваливающиеся кроссовки и выцветшие джинсы. Только он собрался шепотом заказать выпивку, как Кэмерон заорал на все помещение: «Добрый вечер, дорогие!»

Одна серьезная проблема оказалась неразрешимой. «Затравленная» Бетти Бакли почему-то продолжала петь «Memory» всеми возможными способами, кроме того, который вызывал мурашки у зрителей. Пласидо Доминго посетил один из показов и в своей очаровательной манере выказал скепсис относительно исполнения песни. Я решил покончить с этим. Застав Тревора и Бетти за очередным разговором об изгоях, прошлых и будущих жизнях, я озвучил ей свою трактовку мягкого совета Пласидо: «Просто спой эту гребаную песню!» В тот вечер она наконец сделала все как надо, и аплодисменты звучали как минимум с удвоенной силой.

ПОДХОДИЛО ВРЕМЯ ПРЕМЬЕРЫ, и мы с Кэмероном суетились вокруг нашей вечеринки для избранных, то есть, для британцев. Было решено провести ее накануне открытия шоу. Теперь мне предстояло избавиться от «Амадея». Я согласился встретиться с Милошем и шишками из киностудии в отеле «Эссекс Хаус» в шесть вечера, прямо перед началом вечеринки. Наконец этой гидре предстояло лишиться всех своих голов. Во время наших финальных репетиций Тревор так и не смог мне придумать, как мне избежать актерской карьеры, и я паниковал. Я бродил по театру представляя издевательский смех Кэмерона на первом показе «Амадея». Как мог первоклассный режиссер шекспировских трагедий так легко бросить коллегу в час нужны?

Пробило четыре часа: мне уже было пора вернуться в апартаменты, чтобы переодеться к вечеринке, и отправиться на казнь. В пятнадцать минут пятого Тревор потрепал меня по плечу. Он театрально откашлялся, перед тем как начать говорить:

«Кхм, Эндрю, вот, что ты сделаешь. Ты скажешь, что для тебя будет большой честью сыграть эту роль».

Я посмотрел на него, как на сумасшедшего.

«Однако… – Тревор всегда говорил «однако», прежде чем опровергнуть то, что он сам только что озвучил, – однако ты скажешь, что есть одна проблема: ты не перенесешь, если в фильме будет играть музыка Моцарта – музыка должна быть твоей».

Я восхищенно ахнул. Это было просто гениально. Даже самый грубый режиссер поверил бы этому, не говоря уже об оскароносном режиссере из Праги. Я буквально летел в «Эссекс Хаус», который находился в пяти минутах от «Мэйфлауэра». Мои родители только что прилетели в Лондон, и впереди меня ждала грандиозная вечеринка. Оставались минуты до наиприятнейшего вечера на нашей террасе и ужина с Сарой и родителями в кафе «Люксембург».

Милош встретил меня у входа и пригласил в залитую солнцем комнату с видом на парк. В окно я сумел разглядеть нашу террасу с уже накрытыми для вечеринки столами и какого-то раннего гостя со стаканом в руках. Комната была забита разными киношниками, которые затаили дыхание при моем появлении. Слишком фальшиво, на мой вкус.

Милош сиял: «Только посмотрите на него! Он именно такой, как я вам описывал! Он идеально подходит!»

Кто-то предложил мне прочитать отрывок из сцены. Пришло время пойти ва-банк. Улыбаясь во весь рот, я нанес сокрушительный удар, повторив слова Тревора.

Все затихли. Затем кто-то крикнул: «Кажется, мы договорились!»

В тот момент я, наверное, был похож на жертву Медузы Горгоны. В окно я видел, как терраса «Мэйфлауэра» заполняется гостями, и даже представил, как Кэмерон радостно кричит: «Добро пожаловать, дорогая! Эндрю? Нет, его нет, он прослушивается на главную роль в новом фильме…» Мне даже показалось, что вижу Тревора, которого я хотел покрыть нецензурной бранью вполне в духе Моцарта, что, вероятно, окончательно закрепило бы за мной роль. Но на помощь пришел Милош: «Думаю, Эндрю имел в виду, что он не хочет играть в фильме».

Я благодарил Бога за Тревора, Англию, святого Георгия и всех, кто приложил руку к моему избавлению.

БЫЛО ЧУДЕСНО, ЧТО МАМА С ПАПОЙ приехали в Нью-Йорк, так я меньше думал о премьере. Ненавижу ожидание перед премьерами почти так же, как сами премьеры. Мы с Сарой сводили отца в собороподобный офис компании Steinway & Sons, где он позабавился с совершенно новой моделью огромного концертного рояля, чье звучание в равных пропорциях совмещало твердость и мягкость. Затем он сыграл рахманиновскую вариацию Паганини. Это был потрясающий момент. Перед нами был самый преданный из музыкантов, играющий с такой страстью, какую я ни разу не наблюдал в нем. И все это посреди выставочного зала. Тогда я еще не знал, что больше никогда не услышу, как играет отец.

Обед прошел за парой коктейлей беседой о том, что Рахманинов чувствовал себя изгоем в Нью-Йорке. Не было никакого смысла показывать маме такие стандартные для приезжих места, как магазины одежды. Она уже прослышала о зоомагазине на Третьей авеню где якобы продавались редкие абиссинские кошки, так что поход туда занял все наше послеобеденное время. Мои родители должны были пойти в «Уинтер Гарден» вместе с Сарой. Я же сел за Берни и Бетти Джекобс и Джерри и Пэт Шонфельд, которые уже примерно представляли, что напишут критики. Так странно наблюдать за зрителями, которые бешено аплодируют, не зная об отзывах, которые уже можно найти, если знать, как. Берни сказал мне, что всемогущий обзор New York Times достаточно хорош, за исключением комментариев насчет хореографии. Когда номер «The Jellicle Ball» практически остановил шоу из-за оваций, я задался вопросом, поменяется ли что-то в обзоре на следующий день.

Если забыть про «Growltiger» (зрителям, впрочем, понравилась эта фальшивая баллада), премьера прошла потрясающе. Я забыл обо всем и наслаждался происходящим, когда Скимблшенкс, кот, к которому я всегда испытывал нежные чувства, сорвал овации. Девушки Макавити Донна Кинг и Венди Эдмид в тот вечер завели каждого мужчину в зале, но кто был действительно потрясающим в тот вечер, так это Бетти Бакли. Когда она закончила петь, зрители поднялись как по команде. Отец обнял меня и сказал: «Я говорил тебе, Эндрю!» Затем сзади подбежал еще кто-то и сжал меня в объятиях.

«Эндрю, я люблю тебя, я так горжусь тобой!»

Я узнал этот голос. Он принадлежал Ричарду Стигвуду. Слезы лились по его лицу. Не помню, ответил ли я. Но могу сказать, что это один из самых ценных моментов в моей карьере.

КРИТИКИ БЫЛИ НЕ В ВОСТОРГЕ. Честно говоря, рецензия Фрэнка Рича оказалась одной из лучших. Она была хорошо продумана, и мне польстило, что он выделил песню «Gus the Theatre Cat» как «лучшую балладу шоу», особенно учитывая тот факт, что «Memory» в исполнении Стрейзанд уже ворвалась в американские чарты и играла буквально в каждом баре.

Я успел обсудить премьеру с отцом. Он согласился со мной, что во время переезда через Атлантику шоу потеряло свое обаяние, а итальянская ария действительно казалась дешевкой. Но он также отметил, что танцы слабоваты. Наверное, Шуберты были правы, что нам не хватает зрелищности, а я зря переживал по поводу каждого нововведения. Несмотря на противоречивые отзывы, «Кошки» быстро стали сенсацией. Едва ли какое-то другое шоу принесло столько же прибыли продюсерам и инвесторам (среди них: Шуберты, Дэвид Геффен, ABC Entertainment и Metro Media Corporation).