Огненный крест - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вонь шла именно отсюда. Заметив в темноте что-то светлое, я поднесла свечу. Джейми свистяще выдохнул сквозь зубы.
— Мистер Бердсли, я полагаю? — спросил он.
Мужчина был очень крупным. Из мрака китовой тушей возвышалась огромная выпуклость живота, рука, безвольно лежащая на половице, могла бы обхватить пушечное ядро. Однако белесая и дряблая плоть обвисла, грудь провалилась. Некогда бычья шея неестественно вытянулась, под спутанными волосами дико сверкал глаз.
Мужчина снова захрипел, пытаясь поднять голову. Джейми вздрогнул — и мурашки побежали у меня по спине. Превозмогая страх, я сунула ему подсвечник.
— Посвети.
Я встала на колени, запоздало чувствуя, как сквозь юбки просачивается жидкая грязь. Мужчина лежал в собственных испражнениях, причем довольно долго — слизь толстым слоем покрывала весь пол. Под льняной простыней он был голым. Перекатив его на бок, я увидела на спине кровоточащие язвы.
Диагноз был ясен без слов: одна половина лица сползла вниз, веко обвисло, рука и нога недвижно распластались по полу, под кожей проступали узловатые суставы. Бедняга пыхтел и блеял, бессильно высовывая язык и пуская слюни, но не мог произнести и слова.
— Тише. Успокойтесь, теперь все будет хорошо.
Я взяла его за запястье, чтобы проверить пульс: плоть свободно ходила по костям, не отзываясь на мое прикосновение.
— Инсульт, — тихо сказала я Джейми. — Вы называете это апоплексия.
Я положила руку Бердсли на грудь, чтобы хоть немного успокоить.
— Не волнуйтесь, мы вам поможем, — заверила я, а сама думала, что тут можно сделать. Ну, прежде всего, отмыть и согреть: на чердаке было чуть ли не холоднее, чем снаружи, и голая грудь под густыми волосами вся шла гусиной кожей.
Лестница скрипнула. Обернувшись, я увидела в проеме голову и массивные плечи миссис Бердсли, озаренные слабым светом с кухни.
— Как давно это с ним? — резко спросила я.
— Мош-шет… мес-сатц, — с заминкой выдавила она и, щетинясь, затараторила: — Я не могла его шдвинуть. Он шлишком тяш-шелый.
Все так. Однако…
— Как он вообще сюда попал? — потребовал ответа Джейми.
Пламя свечи высветило лицо миссис Бердсли, и светло-голубые глаза сверкнули льдом.
— Он… гналша ш-ша мной, — слабо выговорила она.
— Что?
Джейми подошел и взял ее за руку, помогая — против воли — забраться на чердак.
— Что значит гнался?!
Она сгорбила круглые плечи под завязанной крест-накрест шалью — точь-в-точь кухонный горшок с остывающим супом.
— Он меня ударил. Я побеш-шала, а он погналша. Я хотела ш-шдесь шпрятаться, но он нашел. А потом… упал. И… не шмог больш-ше вштать.
Джейми поднес свечу к ее лицу. Миссис Бердсли нервно улыбнулась, глядя то на меня, то на Джейми, и я поняла, почему она шепелявит: передние зубы были сломаны и осколки боком торчали из десны. По верхней губе вился небольшой шрам, еще один белел на лбу.
Мужчина на полу истошно завизжал, словно протестуя, и она невольно съежилась и закрыла глаза.
— Хмм… — пробормотал Джейми. — Ладно. Принесите воды, мэм. А еще чистых тряпок и новых свечей! — крикнул он ей в спину, когда она заторопилась прочь.
— Джейми, верни свет, пожалуйста.
Он встал рядом, держа подсвечник так, чтобы я видела распластанное тело. Окинув Бердсли взглядом, полным жалости пополам с презрением, Джейми покачал головой.
— Что скажешь, саксоночка? Божья кара?
— Не совсем божья, — вполголоса возразила я, чтобы на кухне не услышали. Я забрала у Джейми свечу. — Вот, взгляни.
Возле головы Бердсли стояла фляга воды и тарелка с черствой и плесневелой краюхой, рядом валялись липкие крошки полупережеванного хлеба. Она кормила его, чтобы не умер с голоду. Однако в передней комнате хранились всяческие разносолы: копченые окорока, сушеные фрукты, соленая рыба, квашеная капуста… Там были связки мехов, кувшины с маслом, горы шерстяных одеял, — а хозяин всех этих богатств лежал в темноте голый, дрожа под тонкой простыней.
— Интересно, почему она просто не дала ему умереть? — тихо спросил Джейми, не сводя глаз с плесневелого хлеба.
Бердсли в ответ замычал, свирепо вращая глазом и хлюпая носом, по лицу потекли слезы. Он рычал и выгибался, силясь встать, но только бился о пол с мясистым стуком.
— Похоже, он тебя понимает. Вы нас слышите? — обратилась я к больному, который в ответ забулькал еще громче. — Что же до того, почему…
Я медленно провела свечой над ногами Бердсли. Какие-то из ран были обычными пролежнями. Другие же — нет. По массивному бедру шли черные косые надрезы, явно оставленные ножом. Голень покрывали багровые язвы, сочащиеся сукровицей. Загноившиеся ожоги…
Джейми сдавленно замычал. Внизу распахнулась дверь, и на чердак взлетел холод, заставляя плясать пламя свечи. Потом дверь хлопнула и огонь вновь успокоился.
— Полагаю, его удастся спустить. — Джейми поднял свечу, осматривая крышу. — Если привязать там веревку с петлей. Но можно ли его вообще трогать?
— Можно, — задумчиво ответила я. От ног пациента разило вонью, которой я не чувствовала уже давно. Плохой знак. Едкий запах газовой гангрены ни с чем не перепутать. Чтобы не тревожить зря Бердсли — если он способен нас понимать, — я встала.
Джейми отдал мне свечу и спросил чуть слышно на ухо:
— Саксоночка, можешь что-нибудь для него сделать?
— Нет, — так же тихо ответила я. — Апоплексия не лечится. Могу перевязать язвы и дать трав от лихорадки, вот и все.
Он постоял, глядя на распростертое тело, качнул головой, перекрестился и пошел вниз за веревкой.
Я же вернулась к пациенту, который приветствовал меня протяжным «Хээ-эх» и задергал ногой, точно испуганный кролик. Опустившись на колени, я забормотала ласковые успокаивающие слова, разглядывая его раны. Пальцы на парализованной ноге были обожжены: какие-то до пузырей, другие — почти до костей. Два первых совсем почернели, и от них по стопе растекалась зеленоватая гниль.
Пламя свечи задрожало, потому что у меня затряслись руки. Самое страшное ждало этих людей впереди. Что, черт возьми, теперь делать?
С собой взять Бердсли мы не можем, оставить с женой — тем более. Соседей рядом нет, чтобы отдать больного на их попечение. Вероятно, нам удастся отвезти его в Браунсвилл, в сарае должен быть фургон. Но что потом?
На сотни миль вокруг — ни одной больницы. Может, в Браунсвилле кто смилостивится и возьмет его к себе… Однако он уже никогда не поправится. Значит, за ним надо ухаживать день и ночь до конца жизни.
А жизнь эта может оказаться весьма короткой, если я не справлюсь с гангреной. Единственный выход — ампутировать ногу. Если отнять всю стопу, он может умереть от болевого шока или инфекции. Порой после инсульта в парализованных конечностях сохраняются нервные окончания.
Здоровый глаз был открыт, смотрел в чердачные балки. Бердсли не издал