Пока ненависть не разлучила нас - Тьерри Коэн

— Нет, мне это не нравится. Надо сделать выбор: или там, или здесь.

— Можно так пожить какое-то время, пока осмотришься и наладишь свой бизнес в Израиле.

— Скажешь тоже — бизнес в Израиле! Шутишь, что ли? Только тебя там и ждали. Там палец сунуть некуда. Акулы!

— Ну, должны же быть и амбразуры в стене!

Старая женщина встретилась со мной взглядом:

— Ничего я не поняла, ничего. А побывать рада. Люблю, когда евреи собираются вместе. Сразу тепло на сердце. Французы нас не любят. Арабы ненавидят. У нас один выход: обходиться без них и любить друг друга.

Франция болеет своими евреями. Франция болеет Израилем. Мы уже не французы иудейского исповедания, мы французские евреи. Евреи во Франции.

Я открыл на звонок дверь, и вот мама с папой уже заглядывают через мое плечо в комнату. Они отвечают мне, торопливо прикладываясь щеками к моей щеке, и входят.

— А где малыши?

— У нас все в порядке, спасибо.

Мама меня не слышит. Она слышит детские голоса и взрывы смеха и направляется к кухне. Папа спешит за ней.

— Дедуля! Бабуля!

Малыши бросаются им на шею.

— Mchekpara!

Старея, мама стала возвращаться к арабским словам, когда бывала переполнена чувствами. Малышей смешат эти слова, и они пытаются их повторять. Меня эти слова трогают. Или злят — смотря по настроению.

Мы сели за стол, и я почувствовал: мама нервничает. Она едва прислушивается к словам Гислен. Папа уткнулся в тарелку, он где-то далеко от нас, погрузился в свои мысли. Я догадываюсь, что мама хочет нам что-то сказать и ждет подходящего момента. Когда дети, кончив еду, поднимаются из-за стола, она наконец решается.

— Мы хотим поговорить с вами. Обсудить серьезную проблему.

Начало многообещающее. Проблема, должно быть, и в самом деле серьезная. Папа кивает, подтверждая, что он действительно часть «мы» и действительно заинтересован во всем, что последует.

— Ну так вот. Мы хорошенько подумали обо всем и решили… В общем, нам показалось… Что мы должны ехать. — Считая, что ее сообщение предельно ясно, мама ждет, что мы скажем.

— То есть? Кто должен ехать? И куда?

Папа с огорченным видом посмотрел на маму.

— Что ты хочешь? Он прав! Ты недостаточно объяснила. Он подумал о каникулах.

Маме неприятно, что она должна повторять все заново, и она передергивает плечами.

— Мы должны уехать из Франции. Мы все. Вся семья.

До меня не сразу доходит вся полнота смысла маминых слов. Тишина, воцарившаяся за столом, вынуждает ее продолжить:

— Мы не можем оставаться во Франции. Случаи, о которых мы знаем, будут повторяться. Все станет еще хуже. Мы думаем о вас и о ваших детях. О детях в первую очередь. Что с ними будет в стране, которая дрожит перед всякой сволочью? Евреи никогда не будут тут в безопасности. И решение нужно принимать сейчас — потом будет поздно. Ты старший. Если ты уедешь, братья поедут следом.

Я замер. Я не мог себе представить, что мои родители способны на такое решение. Они получают пенсию, живут в своем домике, у них есть друзья, и они так любят эту свою с трудом доставшуюся им жизнь, что даже отдыхать уезжают не больше чем на две недели. И я с нежностью посмотрел на маму, худенькую хрупкую женщину с острым взглядом, на прочно усевшегося на стуле отца — он еще не растерял своей силы, хоть и набрал несколько килограммов лишку.

Гислен заговорила первая:

— Все только и говорят об отъезде. Все евреи кинулись в Еврейское агентство[86] и выясняют условия иммиграции в Израиль. Что касается нас, то у нас нет никакого желания уезжать из Лиона. Уедем мы, и что дальше? Будем умирать с голоду в стране, начиненной террористами, в состоянии экономического кризиса? А самое главное — мы французы! — Жена говорила все громче и громче, и в каждом ее слове звучало отчаяние. Она не хотела больше обсуждать отъезд. Она боялась этих разговоров. Словно каждый разговор был шагом к решению, которое она мало-помалу будет вынуждена принять как неминуемое. Между собой мы уже переговорили обо всем и пришли к согласию: мы не хотим бежать. Франция наша страна. Но Гислен не могла не догадываться, какую брешь в возведенной нами стене пробивает решение моих родителей. Если наши близкие родственники соберутся и уедут, нам придется с этим жить. Взметнувшаяся волна оставит ручеек, который будет размывать берега нашей решимости, и, возможно, настанет день, когда решимость и уверенность в своей правоте оставят нас, и мы тоже снимемся с места.

— Кто говорит об Израиле? Вы подумали, что мы можем предлагать вам везти детей на войну? Тем более что мы знаем, как к нам там относятся, мы побывали там, ездили отдыхать. Нет, мы думаем о Канаде, о Соединенных Штатах. У нас там есть родственники, они помогут нам на первых порах.

Канада. Соединенные Штаты. Я на секунду попытался вписаться в пейзаж, возникающий вместе с упоминанием этих стран. Но в голове у меня был полный сумбур.

— И что мы будем там делать? Язык… Моя профессия… Не могу себе представить…

Мама улыбнулась.

— Если поедем в Соединенные Штаты, то все будем учить язык. Твоя профессия? Найдешь что-нибудь на месте. У тебя и твоих братьев хватит ума и сообразительности, чтобы не остаться без работы.

— Сначала придется нелегко, — подхватил папа. — Но ради безопасности детей стоит чем-то пожертвовать.

Гислен поднялась и стала менять тарелки, она явно хотела положить конец неприятному разговору.

— Соединенные Штаты, Канада… — повторила она. — У меня нет желания жить в этих странах. Разве можно считать себя в безопасности в Штатах? Да там у каждого мелкого воришки револьвер! Сценаристы вдохновляются убийствами, потому что убийцы там страшно изобретательны! А правосудие? Судьи отправляют на электрический стул невиновных.

Мама поджала губы:

— Это все общие места, Гислен!

Моя жена, словно на нее навалилась внезапная усталость, поставила на стол тарелки, тяжело опустилась на стул и посмотрела на меня.

— А ты почему молчишь?

Мне показалось, что я смотрю не лучший ситком и один из актеров внезапно обратился ко мне.

— Мы с Гислен никогда не собирались уезжать.

— Этой стране на нас наплевать, — сказал папа очень спокойно и очень твердо. — А наша жизнь… Ну что наша жизнь? Ну потратили двадцать, ну сорок лет…

— Вот именно, ваша жизнь! Как вы можете думать об отъезде? Оставить свой дом, своих друзей, оказаться в совершенно другой вселенной? В неведомом вам мире? Вы-то справитесь?