Колумбайн - Дейв Каллен

Обычно психопаты начинают убивать, только если их бессердечие сочетается с выраженной склонностью к садизму. Психолог Теодор Миллон разделил психопатов на подтипы, и только двум из них присуща жестокость или стремление убивать: это злобные и деспотичные психопаты. Психопаты, относящиеся к этим редко встречающимся видам, движимы не столько стремлением к материальной выгоде, сколько тягой к самовозвеличиванию и жестоким расправам с теми, кого они считают низшими существами.

Эрик подходил под описание обоих подтипов. Весь его дневник пропитан садизмом, а запись, сделанная поздней осенью, ясно говорит о том, какую жизнь он мог бы вести, если бы не покончил с собой после массового убийства в «Колумбайн». Он писал, что ему хочется обманом заманивать девушек в свою комнату, насиловать их, а затем приступать к получению настоящего удовольствия.

«Мне хочется зубами вырвать кому-нибудь горло, как будто я открываю банку пива с кольцом, – написал он. – Я хочу схватить какого-нибудь слабака из девятого класса, разорвать его на части, как гребаный волк, задушить, сплющить череп, оторвать челюсть, надвое переломить руки и показать ему, кто из нас бог».

Незадолго до Рождества Эрик отпраздновал сдачу последнего в своей жизни итогового экзамена. И посмеялся над одноклассниками, которые воображали, что им предстоит еще несколько таких же.

На следующий день Эрик неосмотрительно заказал в оружейной лавке десятизарядных магазинов для карабина. Уж с ними-то он наведет шороху. Теперь он сможет быстро выпустить 130 пуль.

Но тут возникла проблема. Эрик дал продавцу номер домашнего телефона. Перед самым Новым годом оттуда позвонили, и трубку взял его отец.

– Ваши винтовочные магазины пришли.

Магазины? Он не заказывал никаких винтовочных магазинов.

Эрик слышал этот разговор. О, боже. Он описал эту историю в дневнике. «Черт, черт, я чуть не спалился. Эти гребаные уроды из оружейного чуть было не сорвали весь мой план». Но, к счастью для Эрика, Уэйн не потрудился спросить, по какому номеру сделан звонок. Продавец тоже не стал задавать вопросов. Все могло бы закончиться еще тогда. Если бы кто-нибудь из них отнесся к этому звонку иначе, весь план Эрика мог бы с треском провалиться. Но никто даже не попытался что-либо уточнить. «Слава богу, что я умею так классно пудрить мозги», – написал Эрик в дневнике.

После того как они раздобыли стволы, Эрик потерял интерес к «Книге Бога». Теперь то, что он в ней написал, можно было осуществить. После Нового года он сделал только одну запись, последнюю, за несколько недель до трагедии.

Эрик рвался в бой. Дилан же продолжал колебаться. «Экзистенции» (дневник Дилана) хранили молчание с тех самых пор, как он попрощался с ними пять месяцев тому назад. Но 20 января Дилану позвонил Боб Кригсхаузер и назначил важную встречу. В тот же день Дилан опять начал делать записи.

«Опять это дерьмо», – заявил он. Он вовсе не хотел снова писать обо всем этом, он хотел быть свободным, то есть мертвым. «Я думал, что к этому времени все уже будет кончено, – рассуждал он. – Боль нарастает непрестанно, не отпускает ни на минуту».

План Эрика обещал покой, который принесет с собой самоубийство: «Быть может, стать NBK (бож-же!) вместе с Эриком – это наилучший способ обрести свободу. Я все это ненавижу». Затем идут рисунки сердечек и рассуждения о любви. Казалось, Дилан не был настроен осуществлять план Эрика. Но в обществе приятеля он делал хорошую мину при плохой игре. Ни один из двух подростков ни разу не упомянул, что Дилан когда-либо противился тому, что задумал друг, но большую часть работы, похоже, делал именно Эрик.

А еще Эрик изо всех сил старался переспать с девушкой. Сейчас он обрабатывал новую цыпочку. Кристи была той самой ученицей, с которой он обменивался записками на уроках немецкого. И последнее время ему казалось, что она хочет чего-то большего. Вот они с Диланом и попробовали устроить что-то вроде неформального группового свидания в боулинге с живой музыкой.

Эрик нравился Кристи, но она колебалась между ним и другим парнем – одним из приятелей Эрика, Нейтом Дайкманом. Вот ублюдок!

Эрик пустил в ход все свое обаяние, и Кристи вроде бы повелась – но не до конца. Он хотел только секса, настоящие отношения ему были не интересны, и, возможно, Кристи это почувствовала.

Тем временем Нейт активизировал свои ухаживания и быстро добился успеха. Они с Кристи начали встречаться, у них завязались серьезные отношения, и Эрик разругался с Нейтом.

Пока Эрик доводил до ума свои планы на 20 апреля, Дилан исступленно, страница за страницей заполнял дневник. Его записи были короткими и хаотичными, и он отбросил все условности, которым следовал до сих пор. Некоторые заметки занимали всего полстраницы, другие и того меньше. Он все чаще и чаще выражал чувства с помощью картинок, вернувшись к старым образам, соединяя их с помощью беспорядочных, лихорадочных штрихов.

Трепещущие сердца были везде, они заполняли собой целые страницы, пробивая дорогу к счастью, вспыхивая звездами и получая энергию от символа бесконечности. Теперь Дилан был зациклен на одной теме – любви. Вплоть до самой последней недели своей жизни Дилан не писал почти ни о чем другом.

За десять дней до первой годовщины трагедии Брайан Рорбоф пошел ва-банк. Полиция продолжала упрямо хранить молчание, и единственным выходом, похоже, было обращение в суд. Семьи жертв могли подать иски о возмещении вреда в связи с халатностью или неправомерным причинением смерти и использовать их для того, чтобы выжать из департамента шерифа информацию.

Следует ли им затевать судебные тяжбы? Почем знать? Все зависело от итогового отчета шерифа. Если он обнародует всю имеющуюся информацию, большинство семей будут удовлетворены. Если же продолжит ее скрывать, они обратятся в суд. Никто не думал, что придется ждать так долго. Еще летом 1999 года департамент шерифа заявлял, что опубликует отчет через шесть-восемь недель. Теперь был уже апрель 2000-го, а должностные лица по-прежнему утверждали, что им нужно еще от шести до восьми недель.

Детективы, проводившие расследование, в основном завершили свою работу за первые четыре месяца, но департамент шерифа все еще опасался публиковать информацию. Однако чем дольше они тянули, тем больше был риск утечек и упреков и тем важнее было то, как будет сформулировано каждое предложение.

Проволочки вызывали раздражение даже у администрации школы.

– Мы все готовимся и готовимся, – сказал мистер Ди в апреле одному из журналов. – Я раз за разом говорю жителям нашего городка: «Ну все, нам осталось ждать две недели». Нельзя бесконечно нервничать, повторяя: «О, я уже готов, я уже готов», а в ответ вдруг слышать: «Нет!» Мы разочарованы.

Проволочки приводили людей в бешенство, но была и чисто практическая проблема. Первая годовщина трагедии совпадала с истечением срока исковой давности. Отказываясь обнародовать отчет до 20 апреля, департамент шерифа вынуждал потерпевших либо верить им на слово, либо идти в суд. Выбор был очевиден. 10 апреля семьи Рорбоф и Флемингов обратились в суд с ходатайством о доступе к имеющимся документам, потребовав немедленно показать им отчет – это последнее, что можно было сделать для избежания тяжбы. Они попросили предоставить им доступ ко всему, включая «подвальные пленки», дневники убийц, записи звонков в 911 и съемки с видеокамер. Рорбоф хотел сравнить исходные данные с тем отчетом, который готовил департамент шерифа. И заранее предсказывал, что между ними будет зиять пропасть.