Погибают всегда лучшие - Владимир Гурвич

– И что я, по-твоему могу сделать? – спросил я, заинтересовавшись.

– Но почему бы тебе не уехать. Я знаю людей, которые за это готовы заплатить тебе огромную сумму.

– Интересно. И во сколько же оценивают мой приход на вокзал с моим стареньким чемоданом в руках?

– Десять миллионов долларов.

Я присвистнул.

– Есть о чем поразмыслить.

Я вдруг поймал брошенный на меня украдкой взгляд Ирины, и мне показалось, что в нем затаилась надежда на то, что я приму столь щедрое предложение.

– Видно здорово я кому-то насолил раз от меня так дорого откупаются.

– Так что ты об этом думаешь? – спросила Ирина. – Мне сказали, что ты можешь получить деньги уже завтра.

– Завтра у меня уже могут быть десять миллионов долларов, – мечтательно произнес я. – Никогда даже близко не держал такой уймы баксов. И ты мне их принесешь?

– Если ты хочешь? – Глаза Ирины все больше и больше наполнялись надеждой.

– Нет, – сказал я, – этого мало. Я стою больше.

– Сколько?

– Один миллиард долларов, – торжественно произнес я.

Ирина посмотрела на меня и вдруг истерично засмеялась.

– Да у нас во всем городе, если собрать все имеющиеся деньги, не наберется такой суммы.

– Что делать, – притворно вздохнул я, – значит сделки не бывать.

Только теперь до нее дошел подлинный смысл этого торга. И сразу с ней произошла разительная перемена; она вдруг как-то погасла, плечи опустились вниз. И я понял, что она действительно всерьез надеялась склонить меня принять эти деньги. Ей, в самом деле, кажется, что лишь избавившись таким образом от меня, она спасет свое личное благополучие. Неужели она не понимает, что в любом случае оно не может долго продолжаться; богатство, собранное на крови, рано или поздно убивает своего владельца.

– Я надеялась, что ты все же не забыл наше прошлое.

– Прошлое не должно управлять будущим, – сказал я. – Лучше бы нам вообще не встречаться. По крайней мере у меня бы остались о тебе совсем другие воспоминания.

– Ты очень непримиримый и жестокий человек. Тебя даже не останавливает, что благодаря тебе двое совсем маленьких мальчиков могут остаться сиротами.

– Если им суждено стать, как ты говоришь, сиротами, то виноват в этом не я. Когда Герман вступил на свой путь, он думал о том, чем это однажды для него может кончиться? Теперь он трясется от страха, он подсылает ко мне тебя и жертвует десятью миллионами долларов, чтобы только отделаться от меня. Это ли не признание того, что он занимается преступной деятельностью.

Кажется, мы оба одновременно поняли, что продолжать разговор – занятие не только для нас обоих бессмысленное, но и крайне утомительное, способное только еще больше отдалить нас друг от друга. Какие бы не были отношения между нами сейчас, нас все же крепко связывала нить прошлого. И перерезать ее было не так-то просто. И все же Ирина не уходила, словно еще на что-то надеялась или чего-то ждала. Я смотрел на нее и с удивлением думал, что когда-то я был чуть ли не до безумия влюблен в нее, мучился, совершал какие-то нелепые и дерзкие поступки и был готов буквально на все, чтобы завоевать ее благосклонность, поймать один нежный взгляд. Что осталось от всего этого мощного урагана чувств, в какую-то даль они умчались? Я невольно вздохнул, и этот вздох словно бы послужил сигналом для ее ухода. Ирина встала.

– Прости, что нарушила твой отдых. Наверное, ты сильно устаешь. Столько работы.

– Работы много и я сильно устаю. Но это приятная усталость. Я напоминаю себе дворника, с каждым махом метлы которого в городе становится меньше грязи.

Ирина посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я проводил ее до выхода.

– Прощай, – сказала она.

– Прощай, – ответил я. Я был почему-то уверен, что больше мы никогда не встретимся хотя бы по той простой причине, что в этом нет никакой необходимости.

Я закрыл дверь, быстро разделся и нырнул под одеяло. Как хорошо, что тот, кто нас однажды зачем-то создал, придумал нам в утешении сон, позволяющий хотя бы на несколько часов забывать о том кошмарном и страшном мире, в котором он нас поселил.

Утром, едва разлепив еще склеенные сном глаза, я сделал два звонка: один Оксане; убедившись, что у дома все благополучно, я позвонил Олегу и попросил немедленно приехать ко мне.

Пока я приводил себя в порядок, то размышлял над тем, стоит ли говорить Олегу, что меня пытались подкупить. Решил, что не стоит, иначе придется подставлять Ирину. А мне этого совсем не хотелось, впереди ее и так ждут тяжелые испытания. Да и без того она наказана самим фактом своего замужества за Григором. А потому нет смысла усугублять ее положение.

Приехавшему Олегу я рассказал о звонке Монахова.

– Это очень серьезно, – сказал он. – Монах известен тем, что не бросает слов на ветер. Если он уверяет, что готовит какую-то акцию, значит, так оно и есть.

– Я тоже так думаю. Но как разгадать направление его удара. Пока мне пришла только одна мысль – он может попытаться похитить мою мать, Оксану или кого-нибудь из ее детей.

– Тогда надо их сегодня увести из города. Куда увести, это мы решим. Хороших мест на земле много.

– Хороших много, но все они должны обладать одним бесценным достоинством – о них не должен знать Монах.

Но обсуждать дальше эту тему нам не пришлось. Зазвонил телефон, я поднял трубку и узнал взволнованный голос Ермохина.

– Очалова обнаружили.

– В каком смысле обнаружили?

– В смысле его тела, он убит.

– Где, когда?

– Скорей всего в Северном бору, а когда – это определит экспертиза. Я сам еще ничего не знаю толком. Сейчас выезжаю на место происшествия.

– Мы едем с вами.

Это было каким-то странным совпадением, но тело Очалова находилось совсем недалеко от того места, где он застрелил Лапика и пытался тоже самое проделать и со мной. Он лежал на боку с проломленной головой. Рядом валялось и орудие убийство со следами крови на нем. Это был красивый какой-то необычный кирпич.

– На тело наткнулись грибники, – пояснял Ермохин. – Вызвали поселкового милиционера, а тот уже позвонил нам.

Я молча смотрел на тело Очалова. Еще совсем недавно я от всей души ненавидел этого человека, но при виде его трупа я не испытывал никакой радости. Мне было грустно; каким бы он не был, какую бы роль не играл во всей этой длинной и трагической истории, но по большому счету он был еще одной жертвой той страшной пьесы, действующими лицами и одновременно заложниками которой являемся мы все.

– Скорей всего его убили те, к кому он обратился за помощью, – предположил стоящий рядом со мной Ермохин. – Он слишком много знал, причем обо всех.