Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский

– То его выбор, – отвечал Брюнхвальд. – Я отговаривал, да разве его отговоришь. Хочу, говорит, повторить путь кавалера Фолькофа, хочу стать рыцарем.

Волков понимающе кивнул и продолжил, обращаясь к юноше:

– Друг мой, говорил я вашему отцу, что боле не желаю заниматься воинским ремеслом, кроме достоинства и денег получил я ещё хромоту неизлечимую, что изводит меня болью часто, и руку левую, слабую настолько, что сам не могу коня оседлать. И не пожелаю я вам такого же, и даже не посоветую идти в ремесло воинское.

Мальчик смотрел на него растерянно, он, видимо, никак не ожидал такого ответа. А Волков продолжал:

– В оруженосцы я взять вас не могу, так как воевать больше не хочу. Но возьму вас в помощники, коли пожелаете.

Разочарованию Максимилиана не было предела, он оглянулся на отца, а тот только грустно улыбнулся. Подошёл к нему поднял с колена и приобнял:

– Говорил я тебе, что кавалер желает уйти на покой и не воевать больше.

– Максимилиан, – продолжил Волков, – ещё раз говорю, коли вы пожелаете, возьму вас к себе за дом и хлеб в помощники.

– Ну, – сказал Брюнхвальд-старший, – гляди, какой дом у кавалера. Или будешь жить в со мной в бараках?

– А чем же я буду у вас заниматься? – Спросил юноша у Волкова.

– Тем же самым, чем занимаются оруженосцы, во-первых, лошадями, во-вторых, оружием, в-третьих, доспехами и платьем, в-четвёртых, разными поручениями.

– А будет ли у меня конь?

– Будет, – обещал Волков.– Но для начал дам вам хорошего мерина.

– А дублет с вашим гербом? И меч?

– Будет, – сказал Волков и засмеялся.

И все засмеялись, а Карл Брюнхвальд опять обнял сына. Честно говоря, он был рад, что сын не пошёл в солдаты, и будет жить в доме Волкова. Он знал не понаслышке, что такое воинское ремесло.

Они стали садится за стол, Марта разливала им вино, Максимилиан был смущён и не очень весел, он рассчитывал на почётную должность оруженосца, а получил должность помощника, а это не одно и то же.

– Ничего, парень, – утешал его Роха. – На войнах я потерял ногу, а ваша нога всегда будет при вас. И с кавалером вы не пропадёте. Я его давно знаю.

– Господин, – прервал общее оживление Ёган, – на дворе какие-то люди вас спрашивают.

– Что за люди? – насторожился кавалер.

– Богатые, спрашивают, примите ли вы их сейчас?

– Богатые? Ну, зови.

То были и действительно видные люди из обеспеченных горожан. Было их четваеро. Они представлялись, снимали береты и шапки, кланялись. Брунхильде кланялись отдельно, восхищались её красотой, что очень нравилось молодой женщине, она аж раскраснелась. Поглядывала вокруг, видят ли другие, и мужлан Ёган особенно, как её почитают. Имён этих горожан Волков не запомни, кроме одного, тот был старшим среди гостей, звали его Павлиц. Господа горожане расселись на лавке, что была по левую руку от Волкова, стали выкладывать на стол дорогие вещи. И Павлиц говорил, объясняя происходящее:

– Серебряный кубок с резьбой, то вам, господин рыцарь, от городской коммуны святого Якоба. А вот золотые серьги для вашей жены те, что побольше, и для вашей дочери те, что поменьше, от цеха валяльщиков нашего города.

«Жена» и «дочь» переглянулись. А гость продолжал:

– Цех суконщиков и ткачей и община прихода святой Магдалены просят принять вас шёлковую шаль для вашей жены и перчатки из замши для вашей дочери, и полфунта чёрного перца к вашему столу. А гильдия купцов Южных ворот, коих я представляю, преподносят вам это…

Он положил на стол перед Волковым длинную подушечку из красного бархата и на неё один за другим, да с паузами, выложил три штуки великолепных, новеньких золотых дублонов, кои в этих местах не ходят. Поклонился и сел, удовлетворённый тем как на все эти богатство смотрели все присутствующие.

Волков, удивлённо молчавший всё время, понял, что дальше молчать не прилично. И заговорил:

– Господа, не спутали ли вы меня с кем? Уж не знаю, чем я заслужил ваше расположение. Мне ли эти подарки?

Горожане довольные переглянулись. И Павлиц снова встал:

– От всех перечисленных общин и гильдий мы просим вас, господин рыцарь, досточтимый господин Фолькоф, возглавить Рождественский ход от Южных ворот и до Центральной площади. Все цеха гильдии и общины юга пойдут вам вслед.

Волков ни когда не жил в больших городах, он не помнил ничего подобного и не торопился соглашаться. Он глянул на Брюнхвальда, а тот улыбался ему и кивал: «Не волнуйся, принимай предложение». Роха тоже кивал.

– Мне нужно будет только возглавить шествие? – Уточни кавалер.

– Только, только. – Кивали депутаты.– Не волнуйтесь. Вы и ваши люди при оружии и конях и знамёнах, поедут перед колонной и всё.

– Таковы традиции в городах, – успокоил его Карл Брюнхвальд. – В моём городе было также.

– Ну, хорошо, – согласился Волков. – Я согласен. Марта, вина господам депутатам.

– Ах, как мы рады, – говорил купец Павлиц,– мы боялись, что вас уже кто-нибудь уговорил до нас.

Но Волков всё ещё настороженно относился к предложению, боялся подвоха, и поэтому предложил:

– А не хотите ли, вы господа, что бы позади меня шли сорок человек добрых людей? В доспехе и при оружии?

Депутаты переглянулись, пошептались и один из них спросил:

– А сколько то будет стоить?

– Да немного, думаю, ротмистру Брюнхвалду пара талеров, да сержанту моему талер, да всем людям добрый, а их будет сорок, обед рождественский с колбасой и пивом, вот и цена вся. – Сказал кавалер.

Депутаты опять пошептались, посчитались, покивали головами, и сообщили:

– То недорого, согласны мы. Пусть добрые люди идут с вами. И у нас гонора будет больше.

Переговоры были закончены. И все обрадовано загудели. Марта ставила стаканы, разливала вино все: Брюнхвальд и сын его, Брунхильда и Агнес, кавалер и Роха, горожане пили вино, и говорили друг другу приятные вещи. А потом депутаты кланялись и ушли.

Как только они вышли, Брунхильда схватила сдержки, стала мерить, а у Агнес были уши не проколоты, и она стала напяливать перчатки, а Волков взял дорогую шаль из шёлка посмотреть покрутил её перед глазами, и кинул на стол перед Рохой:

– Возьми жене своей.

– Чего? – Растерялся Скарафаджо.– Жене?

Он глянул на шаль, что лежала перед ним, затем на Брунхильду, что престала мерить серёжки и стояла с широко раскрытыми от гнева глазами, уставившись на кавалера.

А тот словно и не замечал её гнева и продолжал говорить Рохе:

– Ты ж говорил, что у тебя жена есть.

– Есть, – соглашался Роха.