Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем

создавали дурную славу всем. В этот период г-жа Соломон Лоеб советовала своим детям и внукам: «Когда едешь в поезде на короткие расстояния, никогда не спеши выходить, когда он подъезжает к твоей остановке. Люди подумают, что вы назойливый еврей». Адольф Ладенбург предупреждал своего шофера — и это должно было стать правилом жизни для всех членов семьи: «Никогда не пытайтесь проскочить сквозь поток машин. Жди своей очереди, прежде чем ехать. Чем строже он будет соблюдаться, тем лучше для всеобщего блага». И он повторил, чтобы подчеркнуть: «Всем хорошо». Обвиняя русских в антисемитизме, существовавшем в Нью-Йорке, немцы сами стали проявлять антисемитские настроения.

Немецкий еврейский антисемитизм начал формироваться, когда раввин храма Эману-Эль Кауфман Колер, восхваляя превосходство Германии, заявил, что немецкие корни означают «мир, свободу, прогресс и цивилизацию» и что немецкие евреи освободились от «оков средневековья», а их сознание «пропитано немецкими чувствами... больше не восточное». По странной логике немцы стали говорить о русских как о чем-то сродни «желтой опасности», а русский «ориентализм» стал постоянной темой. Немецкая еврейская пресса вторила им, говоря о «неамериканских путях» «диких азиатов» и называя русских евреев «кусочком восточной древности посреди постоянно прогрессирующей окцидентальной цивилизации». Американский иврит спрашивает: «Ждем ли мы естественного процесса ассимиляции между ориентализмом и американизмом? Возможно, этого никогда не произойдет». Газета Hebrew Standard заявила еще более категорично: «Тщательно акклиматизированный американский еврей... не имеет с ними ни религиозных, ни социальных, ни интеллектуальных симпатий. Он ближе к окружающим его христианским настроениям, чем к иудаизму этих жалких омраченных евреев». Да, русские действительно казались людьми с другим цветом кожи. Поскольку многие русские фамилии оканчивались на «ки», их называли «киками» — вклад немецких евреев в американский жаргон. (Считается, что немцы также изобрели термин «бохунк», обозначающий евреев из Богемии).

Оглядываясь по сторонам, русские иммигранты видели немецких евреев-миллионеров и быстро узнавали, что эти люди начинали как торговцы. Если это был путь к успеху, они его выбирали. Будущее торговцев в 1880-90-е годы было совсем не таким, как в 40-50-е годы, но русским евреям предстояло узнать это на собственном опыте. Русские евреи-торговцы с ранцами или за тележками выходили на улицы Манхэттена. В своих темных мешковатых костюмах, шляпах, галстуках-бабочках и с кудряшками-сосисками они скандировали ставший уже привычным уличный рефрен: «Suspendahs, collahbuttons, 'lastic, matches, hankeches — please, lady, buy!».

Не обошлось и без обидного вопроса о языке идиш, на котором говорили русские. Появились газеты на идиш, которые немцы осуждали как «социалистические» и даже хуже. Театр на идиш они называли «варварским». Сам идиш они называли «свинским жаргоном» и утверждали, что это «язык, понятный только польским и русским евреям». Но на самом деле идиш, который является иудео-немецким языком, был вполне понятен немцам, которые не были евреями. И все же идиш, как и вьюк пешего торговца, был еще одним символом похороненного прошлого. Идиш означал нищету, подлость, уродство юденгассе — все то, от чего немец хотел убежать.

В тот момент, когда казалось, что язык лежит в основе всей этой горечи, две молодые немецкие еврейские девушки заняли несколько иную позицию. Это были Алиса и Ирен Льюисон, дочери Леонарда Льюисона, которые заключили договор о том, что никогда не выйдут замуж, а посвятят свою жизнь благополучию евреев-иммигрантов и самой большой любви девушек — театру.[46] Девушки начали выделять средства на строительство Neighborhood Playhouse как штаб-квартиры исполнительских искусств в самом центре гетто Нижнего Ист-Сайда. Они планировали ставить пьесы на английском и идиш, но когда их первая пьеса «Дочь Иефтиха» была представлена на английском языке, идишская пресса обвинила девушек в том, что они обслуживают верхние кварталы и не поддерживают театр на идиш, в котором так нуждались и которого так не хватало иммигрантам. Хотя девушки продолжали представлять большинство пьес на английском языке, впоследствии в Neighborhood Playhouse было поставлено несколько пьес на идиш. В центре города, конечно, к сестрам относились как к скандальным бунтаркам, особенно когда узнали, что в их театре выступает группа «Фольксбюне» (спонсором «Фольксбюне» был «Социалистический» рабочий кружок). «Соседский театр» также дал возможность известному актеру-режиссеру Бен Ами впервые заявить о себе в США, хотя он не знал английского языка.

Для большинства обеспеченных немцев одним из самых пугающих моментов в русских была их заинтересованность в создании профсоюзов. Это угрожало карману немца, всегда самой уязвимой части анатомии любого богатого человека. Так для немцев верхнего города русские Нижнего Ист-Сайда стали врагами. Раскол между двумя лагерями усилился. Рабочий против босса, масса против класса, вульгарный против благовоспитанного, «иностранец» против «американца», русский против немца, еврей против еврея.

И все же, несмотря на то, что немцы буквально ничего не одобряли в русских, русских нельзя было игнорировать. Их просто было слишком много. Понятно, что немцы предпочли бы, чтобы русские никогда не приезжали, но они были. Некоторое время Объединенные еврейские благотворительные организации и Фонд барона де Хирша — фонд, созданный немецким капиталистом на сумму 493 тыс. фунтов стерлингов с целью помочь еврейским иммигрантам обосноваться в Америке, — осуществляли программы, направленные на то, чтобы убедить восточноевропейцев поселиться не в Нью-Йорке, а в другом месте. Эти организации, стараясь казаться благотворительными, указывали на то, что «деревенский воздух» Нью-Джерси или Катскиллов, несомненно, пойдет на пользу иммигрантам. Но успеха они не имели. В 1888 г. двести евреев были отправлены обратно в Европу в лодках для скота. Но что такое две сотни из сотен тысяч? Уптовладельцы, все более встревоженные, пытались добиться принятия в Вашингтоне законов, сдерживающих дальнейшую иммиграцию. Но остановить поток было невозможно.

Следующим логическим шагом, с точки зрения немцев, была попытка, по возможности, переделать этих потрепанных иммигрантов по «приемлемым», по мнению немцев, немецким образцам — отмыть иммигрантов, вытереть с них пыль и заставить их вести себя и выглядеть как можно более похожими на американцев. В Ист-Сайде были созданы поселенческие дома, первоначально представлявшие собой не более чем пункты дезинфекции. Объединенная еврейская благотворительная организация начала предоставлять иммигрантам бесплатный ночлег, питание и медицинское обслуживание, а также организовывала развлекательные мероприятия и лекции о манерах, морали, браке и опасностях социализма, призванные показать бедным русским неразумность их прежнего образа жизни. Когда беженцы переполнили Касл-Гарден и близлежащие постоялые дворы, нью-йоркский комиссар по делам эмиграции открыл здания на острове Уордс, а Якоб Шифф выделил 10 тыс. долл. на строительство вспомогательных казарм.

Другие вносили свой посильный вклад. Особо деятельной дамой того времени была г-жа Минни Луис, многословная женщина, чье богатырское тело было переполнено добрыми намерениями. Минни не совсем принадлежала к немецкой «толпе»,