Загадка Александра Македонского - Неля Гульчук

– Еще бы!.. Ведь на него работали сотни тысяч рабов!.. Среди них были и эллины.

Лицо Таиды окрасилось румянцем, глаза запылали гневом.

Лисипп, уловив резкую перемену в ее настроении, осторожно заметил:

– К сожалению моему, я снова, как и в Милете, наблюдаю бурю в твоей душе, которую ты пытаешься скрыть от окружающих тебя людей.

Таида осторожно перебила Лисиппа:

– Но не от тебя, Лисипп!.. Мне действительно трудно. И я благодарна тебе за то, что ты помнишь об этом и понимаешь меня.

Скульптор с сочувствием посмотрел на Таиду.

– Ты напоминаешь мне человека, который взвалил на плечи огромный груз, который нет сил нести и невозможно сбросить… Я угадал?

Гетера улыбнулась:

– Из тех, кого я знаю, так же проницателен лишь Александр, но меня он видит хуже тебя. И даже не ищет встречи со мной.

И снова мудрые, внимательные глаза Лисиппа ласково и нежно взглянули на гетеру:

– Верно видит не тот, кто прав, а тот, кто любит… Вместе с тобой я переживаю твою любовь к Элладе и боль за ее трагическую судьбу…

Таида улыбалась, глядя в глаза Лисиппа.

– Как никто, ты близок моей душе, Лисипп. Может быть, ты единственный человек, кто понимает меня… или способен понять… Нет, не то… Ты тот, кто хочет меня понять… Я рада, что ты есть, и часто думаю о тебе.

Лисипп приблизился к Таиде и, несмотря на присутствие рядом Иолы, нежно поцеловал ее в губы.

– Спасибо, Таида. Твои слова утешают меня в этом безутешном мире.

Он мягко улыбнулся и снова поцеловал ее.

Умная, бесстрашная и знающая толк в ласках гетера была смущена, как бывает смущена девушка первым поцелуем юноши. Она смотрела куда-то в сторону, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

Лисипп почувствовал некоторую неловкость вдруг возникшей ситуации и перевел разговор в несколько иное русло:

– Я не люблю заглядывать в чужое сердце, в чужие мысли. Не люблю вызывать на откровенность… Откровенность в лучшем случае хороша лишь наполовину. Но если я не ошибаюсь в некоторых своих предположениях о невысказанном тобою, прислушайся к моим размышлениям…

Они снова не спеша пошли по тенистой аллее.

Иола отстала на несколько шагов, чтобы не мешать их беседе. Она прекрасно понимала, как необходимы сейчас ее подруге поддержка и, главное, понимание.

Таида оправилась от волнения, вдруг нахлынувшего на нее, а в ее улыбке, обращенной к Лисиппу, была та теплота, которой она редко кого одаривала.

– Я с радостью и интересом выслушаю тебя.

– Я – художник и знаю, что художник может опередить свое время. С народами это не случается. Они растут, как дети, когда каждому периоду взросления присуще свое понимание окружающего. Насилие над этим законом приносит чаще всего лишь беду. Боюсь, что Александр при всем своем уме и лучших намерениях не сможет изменить этот закон.

Такого продолжения их беседы Таида не ожидала. Значит, Лисипп догадался, что ее тревоги связаны с Александром. От Лисиппа Таида узнала, где прогуливается царь вечерами, как проводит свободное время. Сказанное Лисиппом требовало осмысления. Некоторое время они шли молча. Теперь она была уверена, что скоро, очень скоро встретится с Александром и исполнит волю богов Эллады. Она убедит царя растоптать сердце империи персов Персеполь. Затем она отомстит за свое унижение Персею. Она рассчитает все до мелочей.

Лисипп изредка поднимал глаза на Таиду. Выражение ее лица с каждым взглядом скульптора менялось. Чем больше она думала, тем большая уверенность в собственных силах отражалась на ее лице.

Внезапно Таида подошла к Лисиппу и поцелована его. Но в поцелуе не было чувства. Пока!..

Взгляд скульптора посерьезнел. Взяв руку Таиды в свои руки, он проговорил:

– Многие считают, что величайшими учителями каждого человека и всего человечества были, есть и будут ненависть и любовь. Именно эти два чувства разрывают на части твое сердце.

Таида вздрогнула и выдернула руку. Лисипп читал ее мысли!.. Да, в ней поселились оба эти чувства, не раз повергавшие ее в трепет. Как часто, нахлынув бурными потоками, они захлестывали ее сознание, лишая ясности мысли. Ненависть швырнула ее в смуту жизни. Любовь и ненависть слились в ее сердце в стремительный вихрь. Неужто для того и вселились они в ее сердце, чтобы стать учителями?

Воин по натуре, Александр повсюду ездил только верхом и очень редко пользовался носилками. Он любил осматривать ночью покоренные им города, когда улицы были безлюдны и загадочны. Царь ехал по улицам Вавилона, и при свете звезд уже издалека была заметна золотая уздечка Букефала, украшенная драгоценными камнями. Парадную сбрую царского скакуна уже знал каждый житель Вавилона.

На голове у Александра красовался шлем с султаном из перьев белой цапли. Через плечо был перекинут пурпурный гиматий, расшитый золотом.

По улицам Вавилона царь царей ехал в сопровождении телохранителей и небольшого отряда воинов.

Царь уже поравнялся с воротами богини Иштар, на которых луна освещала отливающие голубизной изображения пантер, как неожиданно перед ним возникла всадница на белоснежной лошади.

Телохранители выхватили мечи.

– Остановись, кто ты?

Вопрос прозвучал с такой повелительной силой, что всадница вместе с лошадью замерли.

– Что ты молчишь?

Александр пристально вгляделся в изящную женскую фигуру. Глаза царя мгновенно озарились – не может быть.

– Ты ли это, Таида?

У Таиды вырвалось:

– О боги!

– Одна, ночью, в незнакомом городе… Что ты делаешь?

– То же, что и ты, царь. Любуюсь ночным Вавилоном.

Царь жестом приказал телохранителям удалиться, протянул руку и дотронулся до плеча гетеры:

– Похоже, Вавилон действительно город волшебства.

Повинуясь внезапному порыву, они взялись за руки, и лошади закружили их.

Гетера подняла на молодого царя полные мольбы глаза:

– Позабудь обо всем, царь!

– Снова с тобой?

Она решительно ответила:

– Снова, и только со мной!

Не сговариваясь, забыв о телохранителях, они поскакали по ночному городу к дому гетеры.

Отряд воинов, соблюдая приличное расстояние, все же незаметно следовал за ними.

Неяркий свет, льющийся из бронзового светильника, освещал комнату Таиды. Темные материи тяжелыми складками закрывали стены. Разноцветные ковры, вытканные на берегах Евфрата, покрывали мозаичные полы.

Между двумя колоннами стоял домашний жертвенник, на котором тлели угольки благовоний, наполнявшие покои гетеры изысканными ароматами.