Голос мертвых - Брайан Ламли

"Им есть и другое имя, — вновь раздался голос. — Это имя пришло из далеких земель, из далеких времен и пространств. Сами себя они называют Вамфири! — Голос на мгновение почтительно замолк, затем раздался вновь:

— А теперь скажи мне Думитру-у-у, знаешь ли ты, кто я? О да, понимаю, я — голос, звучащий в твоей голове. Но ведь голос должен от кого-то исходить, если только, конечно, ты не сумасшедший. Догадываешься ли ты, Думитру, кем я на самом деле являюсь? А может быть, ты даже всегда знал это?"

— Ты Старейший, — сдавленным голосом ответил Думитру. Его кадык несколько раз дернулся, в горле пересохло. — Бессмертный покровитель зганов Зирра. Ты Янош, барон Ференци.

«Да... а ты хоть и крестьянин, однако отнюдь не невежественный, ты не лишен мудрости, — отозвался голос. — Я действительно тот, о ком ты говоришь. И ты принадлежишь мне, а потому обязан повиноваться любому моему приказу. Но сначала хочу задать тебе один вопрос: есть ли в таборе твоего отца Василия Зирры кто-либо, у кого четыре пальца на руке? Может быть, это ребенок, мальчик, родившийся недавно, после того как вы, зганы, посетили эти места в последний раз? Или, возможно, незнакомец, чужак, повстречавшийся вам в пути и пожелавший присоединиться к вам?»

Вероятно, любому другому такой вопрос показался бы странным, но только не Думитру. Это было частью легенды, гласившей, что однажды появится человек с четырьмя пальцами вместо пяти. У него будут три крупных, широких, крепких пальца и большой палец на каждой руке, причем он таковым родится, и это будет выглядеть вполне естественным. Никакого хирургического вмешательства, никакого уродства на первый взгляд.

— Нет, — не задумываясь ответил Думитру. — Он еще не пришел.

Голос недовольно что-то проворчал. Думитру почти физически ощутил нетерпеливое пожатие широких, могучих плеч его обладателя.

"Не пришел, — услышал Думитру, — все еще не пришел”.

Однако настроение невидимого существа обладало способностью мгновенно меняться. Вот и теперь разочарование уступило место смирению, покорности судьбе.

«Что ж, хорошо, я могу ждать еще много лет. В конце концов, что значит время для Вамфири?»

Думитру ничего не ответил, рассматривая поблекшие от времени фрески, он дошел до того места, где были изображены несколько весьма мрачных сцен, фрески были похожи на гобелены, рассказывающие историю в картинах, но эти картины словно возникли из ночного кошмара. На первой был изображен лежащий на земле человек, которого за руки и за ноги держат четверо других. Пятый, одетый в турецкие шаровары, стоял над ним с высоко поднятым кривым мечом, а шестой стоял рядом на коленях с молотком и острым деревянным колом в руках. На следующей картине человек был обезглавлен, а вбитый в его тело кол накрепко пригвоздил его к земле. Но из раны, зиявшей на шее, выползал огромный, жирный, похожий на слизняка червь, при виде которого окружавшие его люди в ужасе отпрянули. Третья картина рассказывала о том, как люди факелами окружили странное существо и вместе с головой и телом его хозяина сжигали на куче хвороста. А четвертый, предпоследний, монах, размахивая кадилом, которое держал в одной руке, другой рукой собирал в урну пепел. Судя по всему, это был обряд изгнания дьявола, очищения. Но если это было так, он не достиг цели, все оказалось напрасным.

Ибо финальная сцена изображала ту же урну, над которой, возникшая, словно Феникс из пепла, парила огромная черная летучая мышь. Именно такая, какая является частью герба Ференци! И тут...

«Да, — послышался в голове Думитру мрачный голос Яноша, — но это произойдет лишь тогда, когда придет четырехпалый человек. Лишь после появления истинного сына моих сыновей. Ибо лишь тогда я получу возможность перейти из одного сосуда в другой. Сосуд сосуду рознь, Думитру-у-у, и некоторые из них прочны, как камень...»

И вновь разум Думитру начал проясняться. Придя в себя, он вдруг заметил, что факел, который он вставил в каменный держатель, укрепленный на стене, почти догорел. Он схватил его дрожащими руками и зажег от него следующий, помахав им в воздухе, чтобы пламя лучше разгорелось. Облизывая пересохшие губы, он стал оглядываться вокруг, пытаясь определить, какая из множества находившихся в помещении урн содержит прах его мучителя. Вот бы вытряхнуть пепел, поднести к нему факел и посмотреть, сгорят ли эти бренные останки во второй раз...

Янош мгновенно почувствовал, что в душе згана возникло и растет чувство протеста, ощутил угрозу, исходящую от взбунтовавшегося сознания, подчиненного до сих пор его воле. А потому, бесшумно хмыкнув, он обратился к молодому человеку:

"Ах, не здесь, Думитру-у-у, не здесь. Как? Ты хочешь, чтобы я лежал среди грязи и мусора? И как могло случиться, что я только что увидел предательство в твоих мыслях? И, все же, при твоей горячей крови странно было бы, если бы такие помыслы не возникли в твоей голове, не так ли? — И снова Янош злорадно усмехнулся. — Но ты поступил совершенно правильно, когда зажег новый факел, — лучше не позволять огню погаснуть, Думитру-у-у, ибо в этом месте, куда ты пришел, царит непроницаемая тьма. К тому же я хочу показать тебе еще кое-что, а для этого нам понадобится свет. А теперь взгляни, сын мой: справа от тебя находится комната. Если у тебя есть желание, пройди под аркой — и ты увидишь место моего истинного погребения”.

Думитру попытался бороться сам с собой, но понял, что это бесполезно. Власть вампира над его разумом была сильна как никогда. Юноша вынужден был повиноваться и, пройдя под аркой, оказался в помещении, ничем не отличавшемся от остальных, за исключением внутреннего убранства. Здесь не было ни шкафов с амфорами, ни фресок на стенах. Это была, скорее, жилая комната, чем склад сосудов с прахом. Стены украшали тканые гобелены, пол был выложен плиткой, отделанной зеленой глазурью. В центре из плиток меньшего размера был выложен геральдический знак рода Ференци, сбоку от которого, возле массивного камина, стоял старинный стол из крепкого черного дуба. Драпировки на стенах покрылись плесенью и свисали клочьями, повсюду толстым слоем лежала пыль. Но было в этой комнате нечто весьма странное, никак не вяжущееся с окружающей обстановкой. На столе лежали вполне современные бумаги, книги, конверты, печати и воск, резко контрастирующие со всем остальным, что видел вокруг Думитру. Неужели все эти вещи принадлежали Ференци? Думитру всегда считал, что Старейший мертв или бессмертно пребывает где-то, но то, что он увидел, свидетельствовало об обратном.

"Нет, — опроверг его мысли вновь раздавшийся в голове юноши густой, низкий голос барона, — это все принадлежит не мне, а... ну, скажем так, моему ученику. Он изучал мои труды и даже осмелился попытаться изучать меня самого. О, ему прекрасно были известны слова, с помощью которых он мог вызвать меня, но он не знал, где меня искать, и даже не, — подозревал, что я нахожусь здесь, рядом, увы, думаю, что его уже нет на свете. Скорее всего, его кости покоятся где-нибудь наверху, среди развалин. Мне доставит величайшее удовольствие в один прекрасный день найти их там и сделать с ним то, что он собирался и вполне мог сделать со мной”.

В то время как мрачный голос Яноша Ференци предавался неясным воспоминаниям, Думитру Зирра подошел к столу. Он увидел копии писем на неизвестном ему языке. Можно было разобрать даты пятидесятилетней давности, далекие адреса и имена адресатов, среди которых были какой-то М. Рейно из Парижа, Иозеф Надек из Праги, Колин Грив из Эдинбурга и Джозеф Гурвин из Провиденса, а также множество других из больших и малых городов по всему свету. Автором всех этих писем и адресов, написанных одним и тем же почерком, являлся некий мистер Хатчинсон, или, как он чаще всего подписывался, “Эдв. X.”.