Бусина карманного карлика - Анастасия Строкина

— Ингерлаат, услышь меня! Я старый айсберг, а ты молодая птица! Тебе нужно летать, узнавать мир, учиться новым песням! Как бы мне хотелось, чтобы ты побывала где-нибудь ещё, а потом вернулась ко мне и долго-долго рассказывала о своих приключениях. И потом мы бы уже никогда не расстались!

Мне, конечно, стало грустно, но где-то глубоко под перьями я чувствовала, что он прав. И с приходом тепла я в последний раз спела ему песню Христины и улетела, мечтая о волшебных историях, которые непременно расскажу Йоа, когда вернусь.

Я летела, летела, пока наконец не выбилась из сил, — и села на сосновой ветке в крошечном северном городе на улице Беллинсгаузена. Когда устаёшь от дороги, надо останавливаться. И я решила остаться.

Птичка быстро заморгала и чуть не свалилась со спинки стула: она возвращалась — с залива Диско, с летних лугов — и снова становилась обычной Птичкой, к которой все привыкли и которую, выходит, совсем не знали.

— Ну вот… ну что вы все молчите? — с беспокойством оглядывалась Птичка.

— Да ну, Птичка! Неужели это всё и вправду случилось с тобой? — спросил Лилле с крыши.

— Конечно! — не выдержала Вера. — Как ты не понимаешь, что это правдивая история!

— Но разве у айсбергов есть сердце? И глаза? — не унимался Лилле.

— Если Птичка сказала, значит, есть!

— Ещё как есть! — подтвердила Птичка.

— Ладно, не спорьте, — вмешалась Подснежница. — Мы скоро приедем!

«Почему они все такие равнодушные? — думала Вера. — Почему они не верят Птичке? Ну и пусть не верят. У каждого существа, наверное, должна быть история, за которую его можно полюбить. Даже Лефевра».

— Спасибо тебе, Птичка-Ингерлаат, — только и могла сказать Вера.

Они выпили чаю, вздремнули, проснулись, снова перекусили, а домомо всё ехал и ехал.

Самое время о чём-нибудь подумать, посмотреть за окно или сочинить стихотворение. Вера всё никак не могла забыть историю Птички, и как-то само собой получилось, что непонятные звонкие гренландские слова сложились в строчки:

Вера так задумалась, что даже не заметила, как они приехали.

— Петербург! Петербург! — кричала Птичка. — Наш экипаж прибыл в Петербург. Просьба всем оставаться на местах до полной остановки домомобиля!

Вера увидела голубую ленточку на потолке и поняла: здесь выход. Её сердце забилось быстрее: что-то совсем новое ожидало её там, наверху.

Все вместе помогли Лилле спуститься с крыши, даже Птичка: она держала его хвост, чтобы пёс им случайно кого-нибудь не ударил.

Подснежник подошёл к Вере и серьёзно произнес:

— Вера, и ты, Лилле, и Птичка, слушайте, что я вам скажу, потому что это очень важно.

— Да, да, очень важно, — повторила Подснежница.

— Так вот, мы приехали в Петербург по подземному ходу. Дальше вы пойдёте сами. Сейчас над нами — набережная Невы… всё не могу запомнить её название.

— Ок-тябрь-ска-я, — подсказала Подснежница.

— Да, конечно! До чего не люблю эти новые районы с их новыми именами! Архивариус Василий живёт в старой части города.

— Держи. — Подснежница протянула Вере карту Петербурга.

— Пройдёте вдоль набережной до самого моста. — Подснежник ткнул пальцем в жёлтую полоску, на которой синими буквами было написано: МОСТ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО. — Потом — налево: вот, видите? Невский проспект. А дальше — прямо, прямо, прямо и налево — до другой набережной, и опять налево, и ещё раз налево. Там уже смотрите внимательно — не проглядите!

Его дом — номер… что-то я не помню… Какой же там номер?

— Хм-м-м… — протянула Подснежница, — я точно помню, что Василий живёт на набережной. Почти в самом конце. В его номере много цифр.

— Прекрасно! — пробурчала Птичка. — Только «на набережной» и «много цифр» не похоже на адрес! Так мы нашего архивариуса никогда не найдём!

— Найдёте! — успокоила Подснежница. — Его дом не спутаешь с другим. Это особняк с башенкой наверху. Чем-то он похож на старинный замок. Можно войти с набережной, а можно и со двора. Но лучше — через подвальчик. Обойдёте дом кругом — найдёте этот незаметный вход. Возле входа — коляска, запряжённая двумя лошадьми. Это тарантас Василия. Он ездит в нём по городу, всё изучает и записывает, что где изменилось, что где произошло.

— Лошади прямо на улице? — не поверила Вера.

— Ну, это особые лошади, — объяснила Подснежница. — Их видит только тот, кто знает о Василии. А так как никто — почти никто — о нём не знает, то и тарантас его не виден.

— Всё равно, — ворчал Подснежник, — сколько раз я ему говорил, что пора менять эту развалину на современный автомобиль! Но он не хочет. Такой он! Возится со своим тарантасом… Хорошо хоть, его никто не видит. Но люди вообще не замечают, что город не всегда живёт только их жизнью…

— Это уже не по существу, — прервала его Подснежница. — Итак, четыре раза постучите камнем в дверь, и Василий сам спустится к вам, откроет и проведёт к себе.

— А какие у него ворота… чугунные, резные, такие настоящие петербургские ворота… — тихо, как будто сам себе, сказал Подснежник.

— Найдут они, всё найдут, — заторопилась Подснежница.

Подснежник достал лесенку и принялся отпирать дверь в потолке:

— Какой ужас этот асфальт! Тяжёлый! Попробуй подними такую дверь! Раньше, когда здесь были земля и болота, двери открывались намного легче!

— А как же машины? — спросила Вера. — Им же надо где-то ездить!

— А как же мы? — возмутился Подснежник. — Нам же надо следить за тем, чтобы каждая травинка пробилась вовремя, чтобы каждому листку хватило тепла, чтобы…