Спаси меня, если сможешь - Ольга Християнчук

— Раньше я тебя не видел в компании Давида, — заинтересованно говорит. — Обычно такие, как ты не интересовали его. Неужели что-нибудь изменилось?

— Будьте уверены, что нет, — резко отвечаю. Мне не нравится его пренебрежительное отношение. Выходит такая, как я для его сына не слишком хороша. Теперь понятно, откуда Давид черпает отрицательные качества своего поведения. — Мы с вашим сыном даже не друзья. Просто Дмитрий пригласил меня в это путешествие.

— Так ты девушка Дмитрия?

— Я сама по себе, — отвечаю и поднимаю вверх подбородок, давая понять, что моя личная жизнь его не касается

Он продолжает изучать меня, будто хочет что-то найти. Затем резко отклоняется назад и спокойно опирается на спинку стула.

— Да это не так и важно, — в конце концов делает вывод. — Главное ты и мой сын живы. Ему нужно будет немного полечиться, но благодаря тебе он сейчас дышит. И это самое важное. Разве нет?

— Да, — неуверенно отвечаю. Я не понимаю к чему ведет этот мужчина и почему его манера говорить с надменности сменяется вежливостью.

— Ты храбрая девушка. Не убежала, не испугалась, — теперь пошли комплименты и невозможно понять, искренне ли он это говорит. — Надежда, теперь ты известная героиня.

— Мне не нужна слава, — резко возражаю. — Не люблю этого.

Александр Петрович прищуривается и театрально наигранно смеется.

— Слава — это тяжелое бремя, — произносит слишком эмоционально. — Ты еще достаточно умна. Хотел бы я знать, чем я могу отблагодарить тебя за своего сына.

— Мне ничего не нужно, — уверенно отвечаю. — Я не ради вознаграждения ему помогала.

Снова молчаливая пауза и пронзительный взгляд. Я хорошо вижу, что он меня изучает, но не понимаю, зачем. Какой для него интерес может представлять такое лицо, как я? Ну хочешь ты поблагодарить, так скажи спасибо и иди. Нет, он как охотник узнает жертву, оценивает ее поведение, прежде чем прикончить. Возможно, у него такая манера со всеми знакомиться, из-за специфики работы.

— Ну тогда искренне благодарен за помощь Давиду, — мужчина резко поднимается с места, тянется к моей руке и крепко сжимает. — Если что-нибудь будет нужно, я к твоим услугам.

Не успеваю я ничего ответить, как он уже у двери.

— Возможно еще встретимся, — оглядывается на остаток. — Пока.

— Прощайте, — тихо шепчу уже пустой палате.

Его визит кажется довольно странным. Он словно прощупывал меня, имею ли какую-то ценность. Но для чего ему это, я так и не смогла понять.

По телевизору показывают иностранный сериал. Молодая пара эмоционально выясняет отношения, но я почти не обращаю на них внимания. Мои мысли летают далеко, там, где недавно я боролась за свою жизнь, там, где изо всех сил пыталась спасти парня, которого терпеть не могла. Там на суровых склонах, в смертельно холодном снегу я прижималась к нему, чтобы согреть, впервые говорила с ним спокойно, без взаимных обвинений. Кажется, тогда я узнала совсем другого Давида, на долю секунды он был настоящим, и такой Давид мне даже немного импонирует.

Сериал надоедает и я переключаю каналы. Увидев знакомых спасателей, останавливаюсь. Они стоят на фоне лыжной трассы и активно рассказывают о поисках двух молодых людей и их спасении. Они говорят о нас. Один из них, хваливший меня на горе, говорит, как я героически спасала друга. Потом кадр меняется и на экране уже я, на больничной койке. Мрачно отвечаю на вопросы, лицо бледное, вид устал. Рядом сидит веселый Дмитрий. Всего не показали, вырезали большую часть, и я этому только рада. Затем показывают Давида. Я автоматически прибавляю голоса на пульте, внимательно смотрю, затаив дыхание. Его вид хуже, чем у меня. Голова перемотана, на ноге наложен гипс, его выражение лица довольно болезненное и обессиленное. Репортерша активно задает вопрос, он вяло отвечает хриплым голосом. Я рада его видеть, счастлива, что он жив.

— Ваша подруга довольно сообразительна, — веселый голос репортерши звучит в моей палате. Зашла речь обо мне, я прислушиваюсь. — Она спрятала вас от непогоды в яме, которую сама вырыла. Как вы думаете, благодаря этому вы спаслись?

Я замираю в ожидаемом ответе. Мне очень важно, что скажет Давид. На мгновение лицо его проясняется, губы растягиваются в едва заметной улыбке и зеленые глаза смотрят с экрана прямо на меня. По спине бежит холодок, становится неловко.

— С ней не страшно попадать в опасные ситуации, в этом я убедился. Она согревала меня своим телом, и это позволило мне дожить до утра. Она была моя надежда.

Я выключаю телевизор и выхожу из палаты. Быстро иду по коридору с желанием увидеть Давида. Странное внезапное чувство поселилось глубоко в душе. Словно какая-то привязанность. Я не понимаю, что со мной происходит, но знаю точно, что по-прежнему я к нему относиться уже не смогу. Это как если приручаешь бездомное животное и берешь обязательство на себя заботиться о нем.

Хожу от палаты к палате, заглядываю в каждую, пока на пятой или шестой не останавливаюсь. Он лежит с закрытыми глазами, возможно спит. Я тихонько захожу внутрь. В палате больше никого нет и я с облегчением присаживаюсь на стул у кровати. Какое-то мгновение прямо на него смотрю и в сердце чувствую удивительное тепло. Неужели я к нему привязалась? Да не может быть. Вместе мы провели только сутки.

— Пришла проверить жив ли еще? — глаза закрыты, но улыбка на его лице дразнит меня.

— Нечего проверять, — отвечаю, стараюсь быть равнодушной, но сердце почему-то предательски ускоряет ритм. — Только что видела тебя по телевизору. На умирающего не похож.

Он открывает глаза, смотрит на меня внимательно.

— Я тоже смотрел. Дмитрий наверняка хорошо заботится о тебе, — мне кажется, или я слышу в его голосе ревность? С какой бы это радости?

— Он долго не задержался, — легкомысленно машу рукой. — Как только пришел твой отец, сразу сбежал.

Давид напрягается, лицо превращается в каменную маску.

— Он к тебе заходил? Зачем? — голос тревожный, смущенный.

— Просто поблагодарил за помощь тебе, — отвечаю растерянно.

Давид зажмуривается, устало протирает глаза, потом смотрит обреченно в потолок.

— Просто так у него никогда ничего не бывает, — делает вывод.

Я с ним согласна, его отец не прост, но продолжать этот разговор не хочется. Осматриваю палату. Такая же, как у меня, только на тумбочке целая миска разнообразных фруктов.

— Тебя я вижу хорошо навестили, — улыбаюсь и хватаю из миски мандарин. — Это Алиса принесла?

Я начинаю разбирать душистый цитрус. Его экзотический аромат разносится в воздухе, перебивая стойкий запах медикаментов, который уже за годы въелся в стены.

— Эй, это мое, — в шутку выкрикивает Давид и ловит меня за запястье. Я вырываюсь и продолжаю освобождать мандарин от кожуры. — Даже не спросила.