Брестский квартет - Владимир Порутчиков

Но жена опередила его:

— Сережа, Сереженька… Послушай меня, пожалуйста! Что бы ни случилось, я буду ждать тебя здесь, в нашем доме. Слышишь меня?.. Я и Тая.

Тут она не выдержала и разрыдалась по-бабьи, в голос.

— Ну что ты, Машенька, причитаешь, ребенка разбудишь, — вконец растерялся Крутицын. — Мы ведь с тобой и не через такое проходили, а, Маш? Вы тут берегите друг друга… и ждите. Мы обязательно вернемся! Слышишь, родная?.. Ведь ты всегда умела ждать и верить…

«Вон, седины уже сколько в волосах и морщинки у глаз… — подумал вдруг он, и сердце его сжалось от любви и нежности. — Как же тяжело от тебя уходить, Маша!..»

Крутицын смотрел на жену и вспоминал их первую встречу. Бал по случаю. Ах, какая, в сущности, разница, по какому случаю!.. Он — постоянно краснеющий юнкер с едва еще чернеющим пушком над верхней губой и она — юная, легкая, обворожительная в каком-то совершенно немыслимом, завораживающе шуршащем платье… Они кружились и кружились в вальсе, и у Сережи Крутицына, отличника и балагура, вдруг отнялся язык и пошла кругом голова от оголенных плеч Машеньки Головиной, от неуловимого аромата ее духов и молодой разгоряченной танцем кожи… «Банально, штампованно, стандартно!» — воскликнет тут искушенный читатель, но… ведь именно так все и было. Как было когда-то у сотен таких же, как и они, молодых, честолюбивых и смелых, еще не ведавших, что рождены они в жестокое, страшное время и что кому-то суждено сгинуть, сгнить в окопах Первой мировой или встать у стенки под дулами чекистских наганов, или тонуть на барже, запертыми в трюме, или бежать, бросая все, на пароходах, на перекладных, в общих вагонах, бежать навсегда из своей уже невозвратной России…

«Ах, Маша! Если бы было на Земле такое место, где люди никогда не должны расставаться, я отдал бы все, чтобы оказаться там вдвоем с тобой!..» — мысленно кричал бывший поручик 3-го Его Императорского Величества кавалерийского полка, целуя родные морщинки около мокрых от слез глаз, пока наконец не заставил себя разжать объятия и — все-таки, в самый последний раз, прижавшись губами к Машиным губам, — пойти, не оглядываясь, прочь.

Двинувшийся было за ним Хохлатов вдруг несколько замешкался у калитки и, решительно шагнув назад к Маше, быстро опустил руку в карман своего пиджака.

— Марья Борисовна… Вот тут, наши фамильные драгоценности. Успел, как говорится, прихватить, — торопливо заговорил он, и взгляд его при этом скользнул куда-то в бок. — В общем, возьмите, не побрезгуйте… Спрячьте пока. А то эти, — Дима кивнул в сторону уже занятого немцами Бреста, — обязательно будут шарить. А вам с девочкой еще пригодится. До свидания и берегите Таю. Одни вы теперь у нее…

С этими словами Дима сунул в руки растерявшейся женщине горсть чего-то золотого, жидко сверкнувшего драгоценными камнями, и бросился вслед за Крутицыным.

Из всех односельчан навстречу Сергею Евграфовичу попался только один Елыгин, который посмотрел на счетовода, как на явившегося с того света покойника, но быстро справился с собой и заторопился пройти мимо. Забот у него в этот час хватало и без Крутицына…

Через день парторга уж не будет в живых: его повесят немцы. Кто-то из своих донесет на него и председателя племхоза Петрищева. Кузьма Кузьмич успеет сбежать в лес и вскоре возглавит партизанский отряд. Елыгин встретит смерть достойно, с гордо поднятой головой. До последнего своего часа, уже стоя на возведенном на скорую руку эшафоте, он будет призывать односельчан, согнанных немцами на площадь, бежать в леса, создавать партизанские отряды и бить фашистскую гадину. «Мы победим, товарищи!» — последнее, что успеет крикнуть Елыгин в наполняющуюся бабьими всхлипываниями и причитаниями толпу, перед тем как немецкий солдат выбьет доску у него из-под ног… Целый день парторг провисит на площади в своей выцветшей застиранной гимнастерке, пока глухой пастух Сашка не обрежет ночью веревку и тайком не похоронит его на сельском кладбище…

Майор Андреев был уже не молод и производил впечатление человека неторопливого и обстоятельного, за что и получил в дивизии прозвище «Дед». Место для обороны он выбрал на небольшой возвышенности около шоссе. Вокруг полка простирались поля какого-то колхоза, на западе упирающиеся в густой лес, а за спиной — шумела листвой узкая лесополоса. Там Дед спрятал все имеющиеся орудия, приказав пристрелять поле и часть шоссе у леса, на котором, по его расчетам, и должны были появиться передовые немецкие части. Прибывшего с тремя сотнями бойцов Чибисова он поставил на правом фланге уже вовсю окапывающегося полка.

Приблизительно через час со стороны Минска послышался грозный гул. Высоко в небе по направлению к границе строем, как на параде, шли наши бомбардировщики.

Работа сразу же встала. Бойцы, побросав лопаты, выскочили из траншей, задрали головы. Бомбардировщиков было много: Чибисов насчитал штук восемьдесят. Их внушительный вид и солидный рокот моторов вселял уверенность. Бойцы заметно повеселели: наконец-то и наши отреагировали!

— И-эх! Куда ж они без прикрытия-то идут? Пожжет их немец, как есть пожжет! — в сердцах сказал вдруг кто-то рядом с Чибисовым. Увлекшись, Федор не заметил, как к нему подошел майор, который, придерживая за козырек фуражку, тоже смотрел сейчас в небо. — Ни одного истребителя в прикрытии! — Андреев вздохнул и, обернувшись к бойцам, зычно закричал: — Работу не останавливать! Продолжать окапываться: немец ждать не будет…

Прогудев над головами, бомбардировщики неторопливо и величаво ушли к границе.

— Ну, как, лейтенант, у тебя дела? — спросил наконец Андреев, кивком отвечая на уставное приветствие Чибисова и беря его под локоть.

— Окапываемся, товарищ майор.

— Вижу, что окапываетесь. Молодцы. А как вообще настроение? У тебя, у бойцов?

— Настроение бодрое! Все горят желанием побыстрее отбросить немцев обратно за Буг. Только вот патронов бы побольше…

— Обязательно отбросим! Отбросим и дальше погоним, чтоб впредь неповадно было… А с боеприпасами, лейтенант, ситуация аховая. Немцы в Бресте разбомбили почти все армейские склады. Так что у нас сейчас ни снарядов толком, ни патронов. — Андреев сморщился словно от внезапной боли. — Поэтому стреляйте с умом. Патронов немного, но подброшу — чем могу, как говорится… И вот еще что: пошли бойцов к капитану Бочкареву. Это твой сосед слева. Пускай поделится с вами гранатами. Скажешь, что я распорядился.

Минут через пятнадцать — двадцать загудело снова, но как-то пожиже и послабее. Помрачневшие бойцы увидели возвращающиеся обратно самолеты: их было только пять…

А вскоре появился и первый немец: маленький, юркий, как оса, истребитель с бело-черными крестами на крыльях пронесся над позициями полка и, дав несколько очередей, умчался в сторону Бреста. «Значит, пора ждать гостей», — подумал Чибисов.

— Повезло тебе, Соловец, с ростом. В случае нужды, ты и в мышиной норке обстрел пересидишь. — рядовой Сотов говорил громко, с явным расчетом быть услышанным другими.