Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов

– Я говорю, не надо консула, – заговорил русский на ужасающем испанском. – Я видел, кто стрелял. Я готов дать показания. Только не надо консула. Por favor.

Комиссар выронил на асфальт блокнот, который держал в руке, и полез в карман. Дон Пабло вытаращил глаза.

Святая Мария! Матерь Божья!

Мир рушится! Живой свидетель убийства готов говорить!..

– Я всё расскажу, – проглатывая слова, забормотал русский странным голосом. – Только не надо консула. И возьмите с меня подписку о невыезде!.. Пожалуйста!..

– Простите, сеньор, я, наверное, неправильно понял? – осторожно осведомился Посседа. – Вы действительно не хотите видеть вашего консула?

– Да! Нет! – нервно сказал русский.

Дальше он говорил захлёбываясь, перемежая понятные испанские слова непонятными русскими словами и ещё более непонятными междометиями.

– Не хочу, сука, не хочу я консула никакого! Забери меня куда-нибудь отсюда, куда-нибудь в участок, я тебе всё расскажу! И не только расскажу, я тебе портрет нарисую той бабы, которая стреляла! Доскональный портрет! Лучше любой фотографии! Я художник!

– Но так не полагается, сеньор, – вежливо сказал Посседа. – Вы обязаны потребовать присутствия кон…

– Мудак ты гребаный! – Курочкин перешёл на чистый русский. – Ты знаешь, козёл, что такое двенадцать месяцев зима, остальное лето? И одни эскимосы вокруг?..

– Que, сеньор?..

– Фуйкэ! – воскликнул старший лейтенант и заплакал.

Тут, деликатно кашлянув, вмешался дон Пабло:

– Ruego que me perdone[8], сеньор комиссар, но, если я правильно понял, парень собирается нам нарисовать портрет убийцы?

– Пердон ты, оба вы пердоны, – простонал русский, топая от страха ногами. – Поедем, сволочи! У них же на тачке мотор форсированный!..

– Вот видите, значит, я прав, сеньор комиссар. Мне кажется, надо этим воспользоваться.

Узкая сизая физиономия комиссара стала приобретать осмысленное выражение. Он быстро сказал:

– Если вы, сеньор, не откажетесь проехать с нами в Управление Полиции… Без малейшего принуждения, что будет зафиксировано в протоколе… Прямо сейчас.

– Да si[9]же, твою мать, тупая ты скотина! – сказал Курочкин, и плач его сразу прекратился, как тёплый майский дождичек в Москве. – Поехали скорей!

– Тогда я должен зачитать вам ваши права…

– Да какие у меня права! – закричал Курочкин. – Поехали скорей!

И они начали рассаживаться по машинам, причём предусмотрительный Посседа приказал исчезнуть с места преступления всем детективам, включая изнемогавшего от голода Пабло. Пока русские прочухают, куда увезли их сотрудника, пока прорвутся внутрь государственного учреждения, пока доберутся до высшего руководства – парень, пожалуй, успеет им кое-что рассказать.

Ровно через пять минут неподалеку от места происшествия взвизгнули тормоза тёмно-синего “мерседеса” с сине-бело-красным флажком на капоте. Выскочившие из машины резидент внешней разведки генерал-майор Петров и консул Гречанинов, расталкивая людей, бросились туда, где, раскинувшись на асфальте, загорал под тропическим солнцем нарисованный мелом мёртвый человек.

Но они опоздали: никого из полицейских чинов уже не было на месте. Уехал и Пабло Каррера. Многолетний опыт, а вернее, особое шестое полицейское чувство, выработанное за долгие годы безупречной службы, подсказывало ему, что всё произошедшее может обернуться для него внезапной выгодой. Пусть он простой маньянский дядька с пистолетом, деньги ему – в силу обстоятельств – во как нужны!.. А если удастся добыть адрес этого русского художника, то эту информацию можно потом продать журналистам, которые, ну, конечно же, захотят побеседовать с живым свидетелем убийства, готовым говорить.

Ведь это такая редкость в стране Маньяне!

Тяжёлым шагом Бурлак поднялся по мраморным ступеням и вошёл в здание посольства. В просторном вестибюле толпилась кучка обслуги: какие-то повара, охрана, ответственные за теннисные корты… Что за непорядок, что за шпектакль в ёпперном театре? А, к фуршету народ готовится. Па-анятное дело.

Сдвинув к переносице волосатые брови, Бурлак отвесил бездельникам строгий взгляд. Какая-то гнусноватая радость, что ли, свербила и корчила их умытые физиономии. Или это ему показалось с устатку? Да нет, не показалось. Что-то, кроме фуршета, бродит, бродит по хате, як призрак коммунизма по той Еуропе…

Когда он поравнялся с ними, то радость с холуйских морд они убрали и вежливо поздоровались с военным атташе. Глядя прямо перед собой и дыша исключительно носом, он буркнул в ответ нечто трудноразберимое, миновал халдейскую тусовку, свернул направо по коридору, затем свернул налево, затем опять направо, и там, где рос в полной раздавленных окурков дырявой кадке пыльный печальный фикус, остановился перед неприметной дверью без вывески с глазком посередине и маленькой кнопочкой звонка справа на косяке, нажал кнопочку и приготовился к долгому ожиданию.

Прав был Телешов-горевестник: не в полтора, не в два, а именно в три раза уменьшился личный состав маньянской резидентуры ГРУ по сравнению с тем, что имело место ещё каких-то лет десять тому назад. В результате всем оставшимся пришлось сделаться многостаночниками. Так, например, на дверях в данный момент стоял добывающий офицер капитан Машков.

Бронированная дверь открывалась только вручную. Кряхтя, Машков повернул кремальеру – с какой подводной лодки её свинтили ушлые ГРУшные снабженцы? – и дверь в бункер со скрипом отворилась.

– Уссышься, покуда тебя дождёшься, – недовольно буркнул Бурлак и направился в “пакгауз” – так сотрудники называли между собой его кабинет кубической формы с голыми бетонными стенами толщиной в полметра. – Зайди!

Машков задвинул засов на место и прошёл вслед за Бурлаком в приёмную. Пятый шифровальщик Гришка, привставший перед Бурлаком, завидев Машкова, сел на место. Дверь в кабинет была распахнута настежь. В кабинете, освещённом лампами дневного света, было пусто. Могучее журчание из-за приоткрытой фанерной дверки персонального командирского гальюна в углу кабинета показывало, что полковник не лукавил.

– Машков! – рявкнул Бурлак.

– Я, Владимир Николаевич! – бодро ответил Машков.

– Кроме тебя ходоки в трюме есть?

– Нет, Владимир Николаевич!

– А этот… Валерий Павлович приходил?

– Не приходил, Владимир Николаевич!

Бурлак, застёгивая штаны, вышел из сортира и приблизился к своему столу.

– Пора бы ему уже и быть, – пробормотал он. – Ладно. Слушай, Машков. Сходи наружу, покрутись в хате, выясни, что там за суетня-муетня у них происходит. Гришке скажи, пускай заместо тебя на двери посидит. Только быстро. Через десять минут доложишь. Валерий Павлович придёт – сразу чтобы ко мне!