Любовь надо заслужить - Дарья Биньярди

Мы сворачиваем на узкую, темную средневековую улочку, оттуда выходим на небольшую прямоугольную площадь: кинотеатр «Аполлон» закрыт.

На афишах — американский фильм, я смотрела его: история молодой девушки, агента ЦРУ, которая сумела задержать Бен Ладена.

— Ты что–то хотела спросить? Через сорок минут я ухожу, — говорит Микела.

Она достала из сумочки папиросную бумагу и табак, присела на тротуар у кинотеатра, чтобы скрутить сигарету.

— Кем ты работаешь?

— Логопед. Учу говорить тех, кто не может. А ты?

— Сочиняю детективные романы.

— Надо же! Значит, любишь запутанные сюжеты.

Я тоже присаживаюсь на влажный асфальт. Площадь пустынна, должно быть, она осталась такой же, как тогда. Майо ходил по этому тротуару, по этим улочкам, видел эти стены.

— Я хотела узнать про Майо, какими были они с Альмой, какими были их родители, мои бабушка и дедушка. Что за семья у них была. Я ничего про них не знаю.

Микела закуривает и, отвернувшись от меня, выпускает дым. Какое–то время молчит.

— Майо был умный, хоть и делал все возможное, чтобы это не демонстрировать. Эксцентричный, чудной, вечно что–нибудь придумывал. Но, с другой стороны… пассивный. В их союзе заправляла Альма. Она отлично училась, выделялась в школе и была очень прямолинейной. Я бы даже сказала, властной. Относилась к брату покровительственно. Думаю, в их семье была какая–то проблема, может, финансовая, может, какая–то еще: во всяком случае, было что–то странное. Они всегда держались особняком, замкнуто, и родственников в Ферраре у них не было. Если не ошибаюсь, родители твоего деда умерли. Создавалось впечатление, что все четверо были очень привязаны друг к Другу, но закрыты для остального мира. Я почти и не бывала у них дома, Майо и Альма приходили ко мне. Однажды моя тетка, которая работала в аптеке вместе с твоей бабушкой, сказала, что мать Альмы задолго до исчезновения Майо имела внебрачную связь.

С одной стороны площади начинается маленькая тихая улочка, с другой — улица, вдоль которой тянутся многочисленные магазины, и я вижу, как там оживленно. Микела встает и протягивает руку, чтобы помочь мне. Интересно, заметила мой живот? Но я продолжаю сидеть.

— Как внебрачную? — Эта новость, как громом, поразила меня. Даже рассказ про Майо не так на меня подействовал. То, что мама отличается нетерпимостью и иногда пытается манипулировать людьми, я знала. Она сама от этого страдает, но ничего с собой поделать не может. Жертва собственного ужасного характера.

— Тетка умерла, не то бы я расспросила. Я часто ее навещала, мы много говорили о прошлом. Я и о своей семье кое–что узнала. Однажды тетя спросила: «Как поживает «твоя несчастная подруга?»” Я поняла: речь идет об Альме, но ответила, что не в курсе. И она сказала: «Рано или поздно, эта твоя подруга узнает, что ее мать поплатилась за свои удовольствия». У тетки был Альцгеймер, поэтому я не придала значения ее словам. Но если ты с таким животом приехала сюда, чтобы расследовать историю тридцатилетней давности, лучше рассказать тебе все, что я знаю, пусть это кажется неважным. Выпьешь со мной капучино?

Микела отряхивает сзади свою куртку, и теперь я протягиваю ей руку, чтобы она помогла мне встать.

— С кем, по–твоему, я еще могу поговорить? Мама упоминала Лауру Трентини, но, насколько я знаю, она здесь больше не живет. Мы сможем увидеться, когда у тебя будет время? — спрашиваю я.

Значит, мой живот она заметила. «С таким животом… ” — сказала.

— Лаура вышла замуж за американца, кажется, у меня есть ее телефонный номер, но, думаю, ей нечего тебе сказать, они с Альмой не были подругами. Кроме меня, у Альмы вообще не было близких друзей. Конечно, мы можем увидеться, если хочешь, поужинаем вместе. К себе не приглашаю, дети будут мешать, нормально не поговорим. Завтра идёт?

— Завтра — отлично! А один из ваших друзей по фамилии Бенетти?

— Он никогда не был нашим другом. Умер он лет двадцать назад, умер от СПИДа, — резко отвечает Микела. — Ты куда сейчас? — спрашивает она и заказывает в баре два капучино.

— Не решила, то ли в библиотеку — полистать старые газеты, то ли в Алмазный дворец. Мне посоветовали посмотреть там одну выставку…

— Кто посоветовал?

— Комиссар Д’Авалос, знаешь его?

— Наслышана, — с улыбкой отвечает Микела.

От кого, интересно? От подруги? Пациентки? Чувствую укол ревности, кто бы мог подумать! Я даже Лео никогда не ревную.

— А на кладбище, к деду и бабушке, не пойдешь?

— Пожалуй, с этого и начну, ты права.

— Грустно смотреть на беспризорные могилы. Я иногда прохожу мимо, когда иду навестить тетку, — у твоих никогда не бывает цветов. Завтра позвоню, скажу, где поужинаем, и, может, вспомню, кто бы мог тебе помочь.

— Спасибо, Микела. Я ничего не узнала о тебе, даже не спросила, сколько лет твоим детям…

— Завтра расскажу. И спасибо за капучино, я, как всегда, без денег…

Она собирается уходить, но потом останавливается, оборачивается и говорит, глядя мне прямо в глаза:

— Знаешь, как зовут главную героиню в фильме, что идет в «Аполлоне» сегодня вечером?

— «Цель номер один»? Я смотрела, хороший фильм, но, как зовут героиню, не помню.

— Ее зовут Майя, — говорит Микела. — Представляешь, какое совпадение!

И уходит, а я остаюсь там, где мы встретились утром — у розоватого мраморного грифона. Провожу рукой по его гладкой холодной спине: интересно, сколько раз к ней прикасался Майо?

Франко старше меня на двадцать лет, однако он никогда не относился ко мне по–отечески, с пониманием и заботой, скорее, он меня терпел.

Сначала нас накрыла влюбленность, но в те первые страстные месяцы мы так и не стали настоящей парой, мы просто всецело отдались чувству. Он был моим профессором, мне казалось, он все знает, все может.

Я была молодой, сумасбродной, горячей. Боль разрушительна для любви: ты становишься человеком, который жалеет только себя, считаешь, что тебе все должны, не умеешь любить. Принято думать, что страдание — это путь к взрослению, но, по–моему, тот, кто в молодости много страдал, никогда не становится взрослым.

Когда я задумываюсь, что именно испортило мне жизнь в юности, то затрудняюсь сделать выбор между горечью утрат, злостью и страхом.

Но самое ужасное случилось потом и продолжается поныне.

От отца мне досталась — хоть и в легкой форме — болезнь, которую я всегда презирала. У меня тоже склонность к депрессии.

Я балансирую на краю пропасти и вынуждена каждый день придумывать, как победить беспокойство и тревогу. Стоит остановиться, мрачные мысли сжимают голову плотным кольцом. Я боюсь, что на нас обрушатся несчастья, что Антония будет страдать, и я вместе с ней. Что всем будет плохо, наступит конец, я заболею и умру в одиночестве.