Белее снега, слаще сахара... - Ната Лакомка

Для нашего городка эта история началась в первый день зимы, когда установился санный путь, и все в Арнеме ожидали приезда короля. В том, что король решил выбрать невесту и жениться именно у нас, не было ничего удивительного. Вот уже лет пятьдесят Арнем называли Городом Свадеб, и со всего королевства сюда съезжались невесты и женихи, свято веря, что брак, заключенный здесь, особенно в первую неделю нового года, будет счастливым и долгим.

Наверняка, король Иоганнес тоже верил в это, а вслед за ним поверили и сотни девиц со всего королевства. В последнюю неделю осени в наш городок заявились невесты из Буммербрю, невесты из Фрисполе, невесты из Маркена и из Текселя, из Итерзена и Веделя. По улицам прогуливались красивые нарядные девицы — в лисьих шубах, и в шубках из меха крота, в широких плащах, подбитых мехом, и в стеганых куртках с роговыми пуговицами.

Сейчас всё это великолепие красовалось вдоль дороги, сверкая, к тому же, золотыми и серебряными серьгами.

Невесты держали в руках белых голубей и были румяными от мороза и волнения.

— Что-то его величество запаздывает, — сказал Филипп, подпрыгивая, чтобы согреться. — Уже четверть часа ждем.

— Не жалуйся, Флипс, — ответила я со смешком. — Мы, хотя бы, тепло одеты, а подумай о красавицах, которые даже шапок не надели, чтобы не испортить прическу.

— Только бы уши не отморозили, — посочувствовал Филипп. — Иначе король в их сторону и не взглянет. Зачем ему безухая жена?

— И в Арнеме родится новая поговорка, — подхватила я: — Не видать тебе короля, как своих ушей.

Мы прыснули в кулаки, и господин Штосс, стоявший рядом, неодобрительно на нас покосился.

— Мейери, — тихо позвал меня Филипп.

Я притворилась, что не услышала, глядя на дорогу, и даже привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть, хотя в этом не было необходимости — мы стояли в первом ряду (правда не в ряду невест), и дорога открывалась, как на ладони.

— Когда король женится, не хочешь ли сыграть еще одну свадьбу? — зашептал Филипп, пытаясь взять меня за руку.

Но я тут же засунула руки в рукава своего полушубка и отшутилась:

— У меня этих свадеб — по семь на неделе! Надоели уже.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — пробормотал он досадливо.

Я не сдержалась и дернула плечом. Флипс, конечно, неплохой парень. Но замуж? Сейчас? Когда всё только-только стало налаживаться, и господин Лампрехт то и дело намекал, что я вполне могла бы стать совладелицей кондитерской лавки «Пряничный домик» на паях?

Нет, Флипс, благодарю.

А может, все дело было в том, что я его не любила.

Возможно, когда-нибудь я задумаюсь, что любовь — это что-то вроде ожидания нового года, когда горишь, ждешь, надеешься и мечтаешь. А потом — раз! — праздник прошел, и ты перемалываешь в крошку кусочки от засохшего ванильного кекса, выметаешь из углов конфетти, и не испытываешь ничего, кроме усталости и легкого разочарования, что все закончилось, так толком и не начавшись.

А ведь пройдет год, два — и я могу пожалеть, что отказалась сыграть с Флипсом свадьбу этой зимой, и я обязательно…

— Едет! Едет! — по дороге от ворот промчался черный конь, на котором сидел сын бургомистра.

Горожане сразу зашумели, невесты встрепенулись, и музыканты скинули рукавицы, продувая флейты.

— Смотри-ка, — толкнул меня локтем в бок Флипс, — мастер Римус тащит лоток. Спорим, он что-то приготовил и попытается всучить королю какой-нибудь рулет или заварные крендельки.

— Спорим, что вот эти гренадеры в вуалях ему и шагу к королю ступить не позволят, — засмеялась я, кивая в сторону невест, подобравшихся, как терьеры, учуявшие кабана.

Но умышленно или нет, а Филипп растревожил меня. Мастер Римус был главой семейной кондитерской «Шоколадный лев» и частенько говорил, что для полного счастья ему не хватает только, чтобы «Пряничный домик» Лампрехта разорился. Неужели он намерен прорваться к королю?..

Я завертела головой, отыскивая хозяина, но вместо него увидела, госпожу Любелин, жену городского судьи. Она надела бобровую шапку такой высоты, что могла бы закрыть собой мельницу.

— Король наденет избраннице кольцо своей прапрабабки — Прекрасной Ленеке, — важно говорила госпожа Любелин всем, кто готов был ее слушать. — Ленеке была такая красивая, что прапрадед короля украл ее у законного супруга. Из-за этого чуть не случилась война!.. Хорошо, что всё удалось уладить дипломатическим путем.

— Дипломатическим? — фыркнула госпожа Блумсвиль, жадно глядя на дорогу. — Он заплатил за свою Ленеке ее вес золотом, жемчугом и драгоценными камнями!

— И мог себе это позволить, — не осталась в долгу госпожа Любелин, разобидевшись так, словно Прекрасная Ленеке приходилась родней и ей.

— Вот на что уходят наши налоги, — проворчала госпожа Блумсвиль.

— Говорят, что драгоценности подарила королю фея, и она же преподнесла его жене волшебное кольцо, пообещав, что пока владелица кольца его носит, будет для мужа самой красивой, самой желанной и любимой. И его величество Генрих до конца своих дней ни на кого не смотрел, кроме своей драгоценной Ленеке.

— Думаю, дело тут было не в подарке феи, а в красоте самой Ленеке, — фыркнула госпожа Блумсвиль. — Она могла сводить мужчин с ума одним только взглядом и без колдовских штучек.

— Но кольцо-то существует, — резонно заметил господин Штосс. — В день рождения королевы Ленеке его всегда выставляют в кунсткамере, чтобы каждый мог посмотреть на эту диковинку. Я тоже его видел. Чудесная старинная работа из белого золота с огромной жемчужиной в обрамлении бриллиантов.

— Какая-то счастливица скоро примерит его на пальчик, — завистливо сказала госпожа Любелин. — А моя глупышка только летом выскочила замуж за сына мельника. Поторопилась…

— А моя Эрмелин попытает счастья, — произнесла госпожа Блумсвиль, не скрывая торжества. — Она в первом ряду. В красном платье. Король точно ее заметит — платье так и бросается в глаза.

— Думаете, он посмотрит на платье, не заметив ее личика? — сладко спросила госпожа Любелин. — Помилуйте, дорогая Амалия, ваша дочь напоминает подмороженное яблоко.

— А ваша, — не менее сладко ответила госпожа Блумсвиль, — мешок с мукой. Моя-то Эрмелин пусть лицом не вышла, зато стройная, как лань.

— Я бы сказала — худая, как палка, — огрызнулась госпожа Любелин.

Ссора надвигалась, как ураган, и я протолкнулась на несколько шагов вправо, чтобы не оказаться в самом эпицентре.