Кракен - Чайна Мьевилль

— Почему бы и нет? — сказал он. — Почему бы и нет? Если мы найдем для слухов нужные, уместные ключевые слова, тогда их не сможет заглушить даже мелкий повседневный Армагеддон. Пока достаточное число людей будут усматривать связь с богом-животным, они непременно станут говорить… По-моему, это верный способ сделать нашу приманку еще более…

— Приманчивой, — сказала Коллингсвуд.

— Действенной. Может быть. Представляете, если их окажется сразу два?

Они переглянулись, фыркнули и закивали.

— Это не изменит реального положения дел, — заметила Коллингсвуд. — Но мы даже не знаем, когда… Взбодритесь, босс, — обратилась она к Бэрону и любовно потрепала его по щеке.

— Хорошо, — сказал Варди. — Значит, надо, гм, подстегнуть не одно, а два пророчества… Я должен сделать несколько звонков.

К посольству моря явилась делегация из импульсивных личностей. Препирательство такой дружины с таким противником не могло остаться незамеченным и не осталось, а вслед за этим столкновением повсюду поползли слухи.

В большинстве своем они отличались крайней неточностью. В течение пары дней они благополучно обросли безумными преувеличениями: клянусь долбаным богом, они, типа, метали гранаты и пускали в ход все виды дичайшей магии, с этим ничего нельзя было поделать. И все в таком духе — будто рассказ о чем-то очень значительном бросал отсвет славы и на рассказчика.

Но и правда была достаточно драматичной. На ту улицу въехала колонна автомобилей. Прибывшие, в том числе пара женщин, все в шлемах, как будто ехали на мотоциклах, а не на машинах, заняли позиции на всех углах и переходах. Тонированное стекло затемняло лица, делая их одинаковыми. Пока там были эти люди, никто по улице не ходил.

Обитатели окрестных домов нервно поглядывали за окно, в ночной мрак, и на типов в шлемах. Не требовалось разбираться в подробностях — и они старательно избегали разговоров о том, какую проблему представляет собой чертов дом на отшибе. Из самого большого автомобиля вышли еще двое в шлемах, сопровождая третьего, очень тощего, с панковской прической, объятого ужасом. Рот его был завязан. Охранники, идя по бокам, подвели его ко входу.

— Повернись.

Тощий повиновался. В его куртке были проделаны прорези, через которые смотрели чернильные глаза. Ни аватаров, ни переделанных в мастерской субъектов, ни мегафонов: босс собственной персоной.

— Слышь, долбаное высокопреосвященство, — сказал Тату.

Его голос был прекрасно слышен даже сквозь одежду. Носитель Тату глядел на улицу, отвернувшись от свары, что начиналась у него за спиной. Он дрожал мелкой дрожью.

— Дошло до меня, что ты посетило кое-кого из тех, с кем я имею дело. Они держали кое-что для меня, и ты, типа, вмешалось. Я потерял то, на что ухлопал чертову кучу денег и сил, чтобы его раздобыть. И вот я здесь, чтобы, во-первых, спросить, правда ли это? А во-вторых, если это правда, ты что, и впрямь хочешь идти этой дорожкой? Хочешь начать со мной войну?

И опять никакого ответа. Выждав несколько долгих секунд, Тату прошептал:

— Отвечай мне, твое океанство! Я, чтоб тебе, знаю, что ты меня слышишь. — (Но из почтового ящика не выпали ни бутылка, ни послание.) — Ты и твои стихии, какие угодно. Думаешь, я тебя боюсь? Скажи мне, что это было недоразумение. Ты вообще понимаешь, что происходит? Не осталось ничего безопасного. Ты можешь сгореть, как и все остальное. Думай что хочешь, но я не боюсь тебя, а от войны тебе не отвертеться. Знаешь, кто я такой?

Нарисованный чернилами уголовник произнес последние слова, эту старомодную пошлую угрозу, так, что снова показался могущественным. Услышав эту тираду, можно было бы задрожать. Но в доме моря ничего не случилось.

— Думаешь, я не стану с тобой сражаться? — прибавил Тату. — Не лезь в мои дела.

Если бы море вторглось в собственные владения Тату, то оскорбление зашло бы слишком далеко и, какой бы ни оказалась цена — а цена войны против стихии весьма велика, — Тату пришлось бы ее уплатить. Бомбы, оставляющие дыры под поврежденными волнами. Яды, убивающие морскую воду. И пусть даже Тату не мог победить, война приняла бы широкий размах из-за нарушения интересов моря и нейтралитета.

Но нападение на презираемых, никем не поддерживаемых нацистов никто не счел бы вмешательством, и Тату не нашел бы союзников. Наем злодеев имеет и обратную сторону. Вот почему море рискнуло действовать. Не оставалось сомнений, что море там побывало. Правда, впоследствии оно старательно отвело каждую молекулу морской воды из каверн, прорезанных под мостовой, и новообразованных гротов — но всем все было ясно.

— Ну, что можешь сказать в свое оправдание? — буркнул Тату. — Лягни назад, — велел он телу-носителю, и тощий неуклюже лягнулся, но его нога не соприкоснулась ни с дверью, ни с чем-либо еще. — Еще раз сунешься в мои дела, жди войны. В машину, — приказал он телу, и тощий дерганым шагом пошел к автомобилю.

Тату был вне себя, потому что море взирало на все свысока. Даже Тату не в состоянии запугать море, говорили впоследствии. Море никто не запугает. Этот слух разнесся повсюду.

Еще один причудливый, неописуемый крен истории. Запинка, перемена, мелкоформатная хронология, наложенная на другое течение времени, которая выглядела, пахла, звучала так же, но не чувствовала этого в своей плоти. В облаках стало больше странной ярости, больше сражений между памятью и предопределенностью, небесного мордобоя. Каждый удар по-новому комбинировал частицы в головах лондонцев. Только самые проницательные догадывались о причине своих микроинсультов, путаницы в мыслях и потери речи: то было частью войны.

Мардж теперь достаточно окунулась в теневую жизнь, чтобы чувствовать это. С ней постоянно случались резкие забывания и внезапные воспоминания.

Для нее последняя ночь уже наступила. Обиженная и утомленная постоянной невозможностью того и сего, она отозвалась на очередной призыв кое-кого из друзей, к их огромному удивлению. Когда-то они выставлялись в одной галерее с Мардж — двое мужчин и две женщины, группа «Утомленные», название, отражавшее их взгляды на жизнь. Мардж тогда выступала как их попутчица. «Немного усталая» — так сказать, отчасти утомленная.

Она перестала общаться с коллегами по работе, но кто-нибудь из «Утомленных» звонил ей чуть ли не через день, чтобы подвигнуть ее на выпивку, на ужин или на посещение выставки соперников, — так здорово будет всем вместе посмеяться!

— Чертовски рада тебя видеть, — сказала Диана. Она делала арт-объекты из расплавленных пластмассовых ручек. — Сто лет не встречались.

— Знаю, знаю, — сказала Мардж. — Прости, я с этой работой совсем с ума сошла.

— За это вообще не стоит извиняться, — успокоил ее Брин. Он писал портреты в толстых книгах, раскрытых наугад, — дерьмовые портреты, по мнению Мардж.

Она думала, что ей весь вечер придется играть роль. Но блуждания по пабам и арт-кафе снова втянули ее в ту жизнь, которая казалась давно ушедшей. Было лишь легкое чувство, что за ней наблюдают со стороны, готовят подвох, когда они проходили мимо тату-салонов, книжных магазинов и дешевых ресторанов. Полицейские и пожарные машины, завывая сиренами, неслись куда-то с огромной скоростью.