Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девятого июня 1947 года Национальный музей современного искусства открыл свои двери, и «Серенада» величественно заняла место над главной лестницей Токийского дворца, словно это было возмездием за печальную презентацию этой картины на Осеннем салоне 1944 года, когда полицейским пришлось ее охранять. В своей официальной речи, которая отразила смену парадигм, директор Музеев Франции заявил: «Сегодняшний день знаменует окончание разрыва между государством и гением».
Несколько месяцев спустя, 20 ноября 1948 года, префекту полиции Парижа пришло письмо от министра внутренних дел: «Дорогой друг, не будете ли Вы так любезны принять господина Пикассо, знаменитого художника, который просит предоставить ему привилегированный вид на жительство, поскольку срок действия его карты резидента истекает 28 числа этого месяца? Учитывая, какое важное значение имеет для нас этот человек, прошу удовлетворить его просьбу без каких-либо дальнейших формальностей»{792}. И вот «знаменитый художник Пикассо», объединенный со своей приемной родиной общественным договором (благодаря его пожертвованию? Но кого это волновало!), внезапно стал «очень важной персоной» во Франции.
Семь лет спустя Музей декоративного искусства подготовил впечатляющую выставку работ Пикассо. «Париж, 10 мая 1954 года. Уважаемый господин Пикассо, со времени давней и, как следствие, неполной ретроспективы в Галерее Жоржа Пети ни один музей в Париже еще не демонстрировал все многообразие Ваших работ. Рим, Милан, Сан-Паулу, а вскоре и Мюнхен подали нам пример для подражания. Париж не может больше ждать, и я был бы признателен, если бы Вы поддержали масштабную экспозицию, которую Музей декоративного искусства планирует организовать в 1955 году. Она могла бы предшествовать Мюнхенской и стать главным событием сезона в Париже. Искренне Ваш, президент Центрального союза декоративного искусства Франсуа Карно»{793}.
Выставка «Пикассо: картины 1900–1955», приуроченная к празднованию семидесятипятилетия художника и пятидесятой годовщины его переезда в Париж, произвела огромное впечатление и стала настоящим достижением. Как сообщала газета L'Information, впервые во Франции «это мероприятие установило новый рекорд для Пикассо, ведущего современного художника», собрав более ста тысяч посетителей. Главный куратор Франсуа Мате действовал дерзко и смог убедить Альфреда Барра одолжить для этой экспозиции «Гернику», тем самым совершив немалый подвиг, учитывая, что это был первый показ картины во французском музее{794}. Организаторы подошли к подготовке выставки с невероятным размахом и привнесли в ретроспективу дух современности. Рекламная кампания обошлась им в два миллиона франков. Уникальным явлением для Франции стала образовательная секция, открытая в рамках программы этого события – мастерская для посетителей младше тринадцати лет. А тридцатилетний графический дизайнер Массен разработал радикально новую форму презентации. Он разместил на рекламном плакате черные заглавные буквы PICASSO, которые были гораздо крупнее, чем в названии музея, и проиллюстрировал эту надпись тремя яркими цветными фотографиями художника в полный рост{795}. Пикассо, одновременно доступный и богоподобный, смотрел с афиши на зрителей, приглашая парижский мир искусства в ХХ век.
Эта выставка стала важнейшим показателем признания творчества Пикассо во французском обществе. Но она также оказалась ареной борьбы за власть между Францией, где были созданы работы художника, и Соединенными Штатами, где эти произведения ценили и собирали. Наиболее серьезные критические замечания прозвучали от Альфреда Барра, который в своем письме Франсуа Мате подчеркнул культурную разницу между французскими и американскими музеями, вспомнив о своих прошлых злоключениях: «Я сомневаюсь, стоит ли рекомендовать выдачу “Трех музыкантов” во временное пользование парижскому музею, потому что не уверен в том, что его сотрудники бережно обращаются с предметами искусства. И дело не только в безответственном отсутствии мер предосторожности в Музее современного искусства два года назад, в результате чего часть экспонатов была повреждена и изрезана на куски. У меня большой опыт участия в выставках в Париже, и я знаю, что мои опасения оправданы. Несмотря на все эти проблемы, я все-таки одобрю передачу в аренду картины, если она будет застрахована на 80 000 долларов»{796}. Спустя три месяца Барр снова выразил свое раздражение: «Пожалуйста, не думайте, что мой протест против того, как беспечно отнеслись в Музее декоративного искусства к переданным из США произведениям, каким-либо образом влияет на нашу дружбу. Вы не несете за это ответственность. Но это лишь еще один из многих примеров, почему американские музеи и коллекционеры все чаще отказываются предоставлять свои работы на выставки во Франции. С наилучшими пожеланиями, Альфред Барр»{797}.
50
Между «великим Сталиным» и «товарищем Пикассо»
Как, по-вашему, я должен написать портрет Сталина? – раздраженно спросил он. – Я никогда его не видел и только знаю, что он носит мундир с множеством пуговиц, фуражку и большие усы{798}.
Пабло Пикассо (цитата Франсуазы Жило)
Вполне возможно, что портрет Сталина не вызвал восторга. Я никогда его не видел и сделал так, как чувствовал – сыграл на сходстве. Очевидно, это не понравилось. Ну что ж!{799}
Пабло Пикассо
Вы, конечно, можете посчитать количество голубей, созданных Пикассо (с 1949 года они стали универсальным символом движения за мир) или портреты партийных активистов{800}, которые он набросал карандашом после вступления во Французскую компартию. Или составить список всех плакатов, петиций и политических картин художника, выдержанных в строгих рамках социалистического реализма, как, например, «Склеп» (1945), «Памятник испанцам, павшим за Францию» (1945–1947) или «Резня в Корее» (1951). Еще вы можете внести в этот перечень произведения, созданные мастером тоже под впечатлением Второй мировой войны, но в более независимой