Давай никому не скажем - Агата Лель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знала, что ты играешь. Думала, эта штука стоит для красоты, — расплывшись в улыбке, кивнула на Ямаха.
— Так она и стояла для красоты, вдохновение вдруг проснулось. Ну как? Смогу, если что, подрабатывать в переходе? — он поднялся и, подойдя ближе, обнял меня за талию.
— Это вряд ли — фальшивишь. Денег никто не даст! — поддела я.
— А если так? — он пригладил ладонью волосы и состроил брутальную гримасу.
Я не выдержала и рассмеялась, представив его с протянутой рукой, и лицом дерзкого мачо у нас в подземном переходе.
— Будем работать в тандеме, как Бонни и Клайд. Нас ждут великие дела, весь мир у наших ног, — он наклонился и, убрав с моего лица прядь волос, нежно дотронулся губами до скулы, потом до щеки, шеи… — А ты почему так долго? Я подсматривал в окно, ты пришла минут десять назад.
— Разговаривала по душам с твоей мамой, — пролепетала, бессовестно тая.
— И что интересного она обо мне рассказала? — целуя мочку уха, прошептал он.
— Ничего, кроме того, что ты наркоман и бабник, — прикрыла глаза, откинув голову назад.
— Моя мама просто чудо, — хмыкнул, продолжая доводить до исступления своими прикосновениями.
Когда он нашёл губами мои губы, я честно пыталась сопротивляться, испытывая нервное напряжение от того, что где-то за стеной находятся его родители и сестра. Но его прикосновения обезоруживали, его поцелуи не давали ни единого шанса отступить и сказать «нет».
— Я соскучился по тебе, — выдохнул он, и в низу живота вспыхнуло адское пламя.
Воспоминания о ночи, проведённой вместе в его день рождения и так не отпускали ни на секунду, а сейчас, находясь в плену его нежных рук, его ищущих мягких губ, было особенно томительно находиться рядом и ограничиваться одними поцелуями.
Я позволила себе расслабиться, позволила ему целовать себя. Совершенно забыв об осторожности позволила своим рукам гладить его широкую спину под задранной футболкой.
Я думала: ну хотя бы ещё одну минуту, одну секунду…
— Я всё-таки решила приготовить вам ча… — в дверях застыла Нонна Вахтанговна.
На подносе, в двух изящных фарфоровых чашках дымился ароматный чай.
Она удивлённо раскрыла рот, глаза округлились. Чашки мелко завибрировали, позвякивая о блюдца. Её руки дрожали.
Я отпрянула от Яна и, схватив сумку, быстро выбежала из комнаты, едва не сбив Нонну Вахтанговну в ног.
Пока бежала по лестнице, ожидала проклятий в спину, ругательств, но было на удивление тихо. И эта тишина пугала больше, чем не устроенный скандал.
Ян бросился следом, и догнал меня уже застёгивающей сапоги. Руки не слушались, "собачка" выскальзывала из пальцев.
— Всё будет хорошо, послушай! Я с ней поговорю, — он взялся ладонями за моё лицо уверенно заглядывая в глаза. — Ничего страшного не произошло, мне восемнадцать, я имею право жить так, как хочу, и встречаться с девушкой, которую люблю. Я уйду из дома, мы будем жить вместе, слышишь?
Он сказал «люблю». В другой ситуации я бы порхала от счастья, но сейчас, после произошедшего в его спальне…
Меня бил озноб, в голове вереница разнообразных мыслей, и осознание того, что это конец.
Я видела её глаза… этот взгляд. Она не простит мне этого. Не простит этого нам.
— Прости, я… я пойду, — повесив сумку на плечо, торопливо выскользнула из дома.
— Увидимся завтра! Обязательно! Поняла? — прокричал он мне вслед, но я ничего не ответила, спешно покидая территорию дома.
Лишь оказавшись за высокими воротами, смогла наконец выдохнуть. Но руки до сих пор сотрясала мелкая дрожь, пелена страха окутала разум: недавнее адское пламя сменилось могильным холодом.
Я не боялась вылететь с работы, не боялась осуждения людей.
Я боялась потерять его.
Боялась, что если вмешаются его родители, мы точно не сможем быть вместе. А они вмешаются! Просто не может быть иначе!
Неверными шагами удалялась от дома, роняя слёзы и коря себя за произошедшее.
Надо было быть осторожнее, надо было предвидеть…
Может быть потом, позже, когда Ян бы её постепенно подготовил, она, может, и приняла бы скрепя сердце наш роман, но не сейчас, не вот так, как снег на голову.
Мимо промчалась Ауди Романа Алексеевича. Почему-то вдруг совершенно ни к месту вспомнила, что утром мне показалось, что видела её возле остановки у барака.
Конечно, это был не он, ему там просто нечего делать…
Сейчас он войдёт в дом и Нонна Вахтанговна огорошит его новостью, что их сын крутит шашни с нищей преподавательницей, дочерью алкоголички.
Это конец.
Я брела не разбирая дороги, игнорируя мелко накрапывающий дождь. Не замечая ничего вокруг прошла остановку, но даже не обернулась, продолжая свой бессмысленный путь.
Если я его потеряю, то жизнь вообще не имеет смысла.
--
*Только ты можешь сделать этот мир правильным. Только ты.
Only You (And You Alone) (с англ.? — ?"Только ты (и ты одна)" — популярная песня 1950-х, группа «The Platters».
Роман Алексеевич ушёл сегодня с работы пораньше — с самого утра мучила головная боль, всё валилось из рук. И думки только о том, что вдруг всё-таки эта новая учительница Яна действительно его дочь.
Чувствовал сердцем, что не может этого быть, а разум говорил: а вдруг? Слишком уж много совпадений.
Весь день прокручивал одно и то же, поглощал успокоительное вперемешку с коньяком, но ничего не помогало избавиться от этой навязчивой мысли. В конце концов плюнул и, предупредив Тонечку, поехал домой. Дома, как говорится, и стены лечат. Дома и думается лучше.
Вырулив на свою улицу вдруг увидел её — учительницу. Шла под дождём словно привидение, и как будто плакала…
Он уж было решил, что галлюцинации — ещё бы, целый день о ней думал, но потом обернулся — точно она. И новый виток мыслей, новый приступ головной боли. Даже сердце закололо.
Загнав машину в гараж, устало вошёл в дом, мечтая поскорее принять горячую ванну и выпить ударную дозу коньяка, как вдруг увидел в гостиной рыдающую жену. Сидела вогнув голову на кресле, рядом, на диване, Ян, с каменным лицом.
— Что у вас тут происходит?
— Ромочка, Рома! Это ужасно, просто ужасно! — всхлипнула Нонна. — Пришла эта учительница… Я пошла заваривать чай… а потом поднялась в комнату, а там они… они… — и разразилась рыданиями.
— Что — они? Ты можешь нормально объяснить? — разозлился Роман Алексеевич, расстёгивая пиджак.
— У сына своего спроси! Пусть он сам расскажет, чем занимался в своей комнате с этой потаскухой, — зло прошипела Нонна, бросая на сына яростные взгляды.