Идеальный враг - Михаил Кликин

– Талисман? – спросил Гнутый, меняясь в лице.

– Да, – севшим голосом сказал Павел. И почувствовал такой прилив лютой нечеловеческой злобы, что голова закружилась, в груди сделалось нестерпимо горячо, а пальцы сами сжались в кулаки, впившись ногтями в кожу ладоней.

– Это плохо, – сказал Гнутый. – Что еще?

Павел не сразу справился с собой. Какое-то время он не мог ничего сказать, только дышал тяжело и скрипел зубами.

– Что с тобой, эй? – негромко спросил Шайтан.

Павел посмотрел на него. Их взгляды пересеклись. Прищуренные глаза Шайтана были холодны, бездушны, и Павел невольно подумал, что он практически ничего не знает об этом арабе. Почему-то это мысль успокоила его, разом отрезвила. Он опустил голову, наморщил лоб. Только сейчас заметил, что голова его перевязана; ощупал повязку, пропитанную кровью на затылке.

– Еще что-нибудь пропало? – повторил свой вопрос Гнутый. Он уже догадывался, какой будет ответ.

– Все сигареты, – ответил Павел, разглядывая испачканные кровью кончики пальцев. – И запас сухарей. Но без этого я как-нибудь обойдусь.

– Нет, – мрачно сказал Гнутый, – не обойдешься. Ты забыл про баскетбольный щит, и про наш долг Черному Феликсу. Без твоих сигарет мы не сумеем расплатиться вовремя… И значит…

Они замолчали, отлично понимая, что это значит.

За те несколько дней, что они провели в Черной Зоне, они не раз слышали жуткие, тошнотворно неприятные в подробностях истории о том, что случается с нерасплатившимися должниками.

Те либо становятся рабами.

Либо же их убивают. Но не сразу…

За два часа до ужина Павел точно знал, что он должен сделать.

План пришел ему в голову как-то разом, во всех деталях, и теперь ему казалось, что план этот был известен ему давно. Именно об этом намекали ему бригадир Дизель и вечный раб Щенок. Именно для этого подобрал он на баскетбольной площадке гвоздь и за одну ночь превратил его в острое жало.

Павел никогда не верил в судьбу, но теперь ему стало казаться, что все его действия, все мысли и переживания были предопределены.

Потому он надеялся, что план его – единственно верный…

За два часа до ужина Павел лежал на своей койке и с нетерпением ждал сирены, возвещающей о начале…

В столовую большинство заключенных ходили строем. За соблюдением этого правила следили бригадиры. А за тем, насколько хорошо бригадиры справляются со своими обязанностями, следила охрана.

Дважды в день бараки пустели, и ровные шеренги людей под завывание сирен маршировали к вытянутой приземистой столовой, похожей на теплицу.

Внутри было светло и чисто. Порядок здесь поддерживали сами штрафники. Возможно, они не старались бы так, наводя чистоту, но лагерные «авторитеты» не любили питаться в грязи. Потому на небьющихся стеклах огромных, во всю стену, окон не было ни малейшего пятнышка. Деревянные столы, лавки и табуреты, выскобленные до сияния, стояли идеально ровными рядами.

Столовая была тем единственным местом, где в одно время собиралось почти все население Черной Зоны. Сквозь прозрачные стены за заключенными следили охранники с вышек. И оба эти обстоятельства были только на руку Павлу…

Он ужинал и внимательно посматривал по сторонам.

Он чувствовал себя так, словно сейчас ему предстояло выйти на сцену перед большой аудиторией.

Ему необходимо было хорошо сыграть свою роль.

Украдкой он разглядывал зрителей: Дизель, заняв свое обычное место, низко наклонившись к тарелке, торопливо поглощал кашу; немного припозднившийся Черный Феликс сидел за угловым столом, ел неторопливо – его никто ни в чем не ограничивал – ни во времени, ни в еде; рядом с Феликсом, заняв сразу два табурета, восседал говорливый толстяк Че – предводитель «политических». Как обычно, он что-то втолковывал чернокожему соседу, время от времени хлопая ладонью по столу, словно расставляя акценты. Брат Хью, смотрящий за первым бараком, один из главарей «уголовной» группировки беседовал с Топором – бригадиром четвертого отряда, тоже не последним человеком в лагере. Узкоглазый Уксус – правая рука Брата Хью – почти ничего не ел, слушал своего босса, что-то порой негромко подсказывал.

Весь высший свет собрался здесь сегодня.

Павел решительно отодвинул тарелку.

– Доедать не будешь? – спросил Рыжий.

– Нет.

– Я доем?

– Доедай.

Павел поднялся со скамьи.

– Ты куда это? – встревоженно спросил Гнутый.

Во время приема пищи, пока не прозвучала команда, заключенным запрещалось вставать из-за стола. Только дежурные могли свободно ходить по вместительному залу столовой. Дежурные, охранники и «авторитеты» – те, кто не признавал правил.

Дизель поднял голову, нахмурился.

– Я на минуту! – нарочито громко, чтобы услышали все, сказал Павел.

Десятки лиц повернулись к нему.

Представление началось.

Клоп сидел за соседним столом. Чтобы оказаться рядом с ним, Павлу потребовалось мгновение. Правой рукой он схватил своего мучителя за волосы на затылке и с невыразимым удовольствием ткнул его лицом в тарелку с кашей. Нажал, что было сил, удерживая на месте извивающегося, верещащего гаденыша.

Заключенные перестали жевать. Лица их вытянулись; зашелестели, зашуршали осторожные шепотки.

«…с разъяренной собакой лучше не связываться, какой бы маленькой она ни была. Ведь неизвестно, что у нее на уме…»

Павел вспомнил слова лейтенанта и усмехнулся.

Придавленный к столу Клоп размахивал руками, пытаясь зацепить, ухватить своего соперника, еще даже не понимая, не видя, кто его держит. Он бешено ругался, угрожал, дергался. Его соседи приподнялись, видимо собираясь вмешаться, но Павел глянул в их сторону, показал им левую руку – в пальцах его блеснул металл. Переглянувшись, посмотрев на прозрачные окна, глянув на приподнявшихся Рыжего и Шайтана, на хмурых Маркса и Грека, на поджавшегося словно для прыжка Гнутого, они отодвинулись. Решили не связываться.

«…неизвестно, что у нее на уме…»

А Павел возил беспомощного Клопа мордой по столу и наслаждался этим процессом.

Медленно поднялся со своего месте узкоглазый Уксус. И Павел на всю столовую прокричал заготовленные слова:

– Ставлю сотню сигарет против десяти, что этот мерзавец ничего со мной не сделает! Я никогда не буду его рабом! И если он не отстанет, я прикончу его! Клянусь!

Клоп, узнав голос, заверещал вдвойне громче.

– Сотню сигарет?! – присвистнул кто-то. – Где ты их возьмешь?

– Это мое дело!