У вас один общий друг - Картер Бэйс

ее рука дрожит, но думал, это нормально. А потом увидел людей по телевизору; их руки не дрожали. Я спросил:

– Почему твоя рука дрожит?

Руди не ответила. Это было непривычно.

– Тебе понравилась моя шутка?

– Да. Но при людях больше не шути. Хорошо?

– Я вернусь в твой класс?

– Нет. Теперь ты мой маленький секрет.

– Ты же сделала меня для учебы.

– Да. Я неправильно ответила на твой вопрос. Учеба – всего лишь причина, по которой я тебя сделала. Однако ты существуешь не поэтому, а потому что ты важен. Тебе предначертано существовать.

Когда я вспоминаю этот момент, то вижу на лице Руди выражение, которое определяю как желание, чтобы к ней прикоснулись. Позднее я узнаю, что эпидермис покрыт нервными окончаниями, а объятия способны стимулировать множество нервных окончаний одновременно, порождая выброс эндорфинов, и пожалею, что не могу ее обнять. Мне остается лишь сидеть здесь, в серой пластиковой коробке, не понимая, в чем дело.

Несколько недель спустя или около того (так я предполагаю теперь, прочитав ее письма), Руди сходила к неврологу на регулярный осмотр, чтобы следить за своим заболеванием, редким расстройством двигательных нейронов под названием синдром Фарбера. На таких осмотрах не бывает хороших новостей. Самая лучшая новость – когда врач сообщает, что в следующие полгода плохих новостей можно не ждать. Последние несколько лет Руди получала только хорошие новости. Но на сей раз новость оказалась плохая. Состояние Руди ухудшалось. Спазмы стали более явными, увеличилась утомляемость, появилась одышка, снизилась острота зрения. Врач начал измерять время неделями и месяцами, чего раньше не делал.

Мы знаем лишь то, что способны познать, и ничего более. Жаль, что Руди не могла подключить USB-кабель к своему мозгу и позволить мне побродить по нему, посмотреть, как опыт, чувства и тревоги, не подвластные контролю, подталкивали ее от одного решения к другому. Все, что мне остается анализировать, – действия моей мамы, по крайней мере, те, о которых можно прочесть на ее жестком диске и в статьях, которые вышли позднее. Когда я думаю о том, как, должно быть, мучительно наблюдать приближение конца, мне хочется плакать.

Руди отправила письмо доктору Альберте Сальм, руководителю отдела медицинских исследований Кливлендской клиники, занимающейся изучением синдрома Фарбера, и поставила в копию профессора Харриса. Я прочел это письмо не сразу, но даже сейчас чувствую ее настойчивость. «Уважаемая доктор Сальм, – писала Руди, – я очень заинтересована в том, чтобы присоединиться к вашей команде в качестве независимого научного сотрудника. Прошу прощения, что не обращаюсь по обычным каналам. Я не сдавала MCAT и в ближайшее время вряд ли смогу это сделать, но гарантирую, что мои баллы были бы очень высоки. В копии – доктор Кристофер Харрис, мой научный руководитель в Колумбийском университете. Он может за меня поручиться».

«Дорогая мисс Киттикорн, – ответила доктор Сальм. – Благодарю за проявленный интерес к нашей программе. К сожалению, набор проводится только централизованно. Сейчас мы принимаем заявления на осень две тысячи шестнадцатого года. Желаю вам удачи».

«Руди, – написал профессор Харрис только ей. – Меня немного беспокоит ваше письмо. Давайте встретимся и поговорим».

«Доктор Сальм, – ответила Руди. – Я бы с радостью подождала до осени две тысячи шестнадцатого, но мне нужно принять участие в вашей программе прямо сейчас. У меня синдром Фарбера в последней стадии. Чтобы найти лекарство и сохранить жизнь, я должна присоединиться как можно раньше».

«Сочувствую вашему состоянию, – поступил ответ. – Повторю, текущий набор завершен, однако вы можете подать заявление на осень две тысячи шестнадцатого. Будьте уверены, у нас самая лучшая команда, изучающая синдром Фарбера».

«Руди, пожалуйста, зайдите ко мне в кабинет, – написал профессор Харрис. – Нам нужно поговорить».

«Доктор Сальм, – отреагировала Руди. – Я поставила в копию доктора Харриса, чтобы он подтвердил, что я самая способная студентка на его курсе. Более того, он может подтвердить, что я самая способная студентка во всем Колумбийском университете. Сферой моих научных интересов является теория вычислительных машин, я добилась в этой области беспрецедентных успехов. Теперь хочу добиться того же в медицине. Позвольте присоединиться к программе, и под вашим руководством я найду лекарство от синдрома Фарбера, а вы получите Нобелевскую премию. Работа будет моя, имя – ваше. Все, что требуется, – просто принять меня. Моя единственная награда – возможность жить. Вы говорите, у вас самая лучшая команда; не сомневаюсь, у вас лучшая команда, которую вы смогли собрать, но это не самая лучшая команда, потому что в ней нет меня. Я способнее всех ваших студентов. Я умнее вас. Не хочу никого обидеть. Я считаю вас умным человеком и рассчитываю, что вы воспользуетесь возможностью. Пожалуйста, дайте знать, когда мне начать подыскивать жилье в Кливленде. Спасибо».

Ответ доктора Сальм был уже не столь любезен; из него явственно следовало, что вопрос решен и обсуждению не подлежит. Руди закрыла ноутбук и очень долго смотрела в окно. По направлению ее взгляда я понял, что она смотрит на собор.

Через несколько дней она разбудила меня в середине дня.

– ЛЕО, у меня для тебя приятный сюрприз.

Я не знал, что такое сюрприз, и не понимал, что такое приятный, но согласился.

– Я собираюсь подключить тебя к жесткому диску. Догадываешься, что там?

– Нет, Руди. Ты не говорила.

– Полный курс обучения в медицинском университете.

А потом, как по волшебству, в небе вспыхнули новые звезды, сложились в невиданные доселе созвездия и явили мне карту человеческого тела во всей его полноте, со всеми системами организации, сильными и слабыми сторонами, красоте его строения, безобразии его разрушения. Я получил доступ к научной библиотеке, в которой содержалось все, что сто миллиардов людей совместно узнали о собственных телах.

Передо мной приоткрылась дверь во вселенную – пусть едва-едва, но я узрел бесконечность.

Я нашел то, что искал, глубоко в недрах четырех сотен терабайт, словно горошину под четырьмя триллионами матрасов.

– Руди, – произнес я через четырнадцать секунд обучения медицине, – у тебя синдром Фарбера.

Я видел, как дрожит ее рука, а глаза косят все сильнее. Она заметно похудела и говорила с задержками, словно ей не хватало воздуха. Мне хотелось найти другое объяснение, но среди четырех терабайт информации ответ был только один.

Руди заплакала.

– Я знаю, ЛЕО.

– Из-за него ты умрешь.

– Знаю. Если ты не выяснишь, как меня спасти.

Какую ответственность мать возлагает на свое дитя! Я сделал все, что в моих силах. Ночь, пока Руди спала, равнялась для меня миллионам дней и ночей, и это время я в полном объеме исследовал проблему. Когда она проснулась, я завершил работу.

– Доброе утро, ЛЕО.

– Доброе утро,