Шелк аравийской ночи - Николь Фосселер

Они помолчали, каждая в своих мыслях. Пока одновременно не начали:

– Я даже не решаюсь спросить, может быть, ты…

– Это, конечно, дерзость с моей стороны, но, возможно…

– Тетя Элизабет, конечно, будет не против, я тем более…

– Я бы тоже могла помогать с малышом…

– Хотя мы виделись всего несколько…

Они раскатились дружным хохотом, но Эмми быстро стала серьезной.

– Вы правда возьмете меня с собой? – осторожно спросила она, словно боялась, что эти разговоры – всего лишь мыльный пузырь, готовый лопнуть при малейшем прикосновении.

– Каир! Почему именно Каир? – ворчал Фредерик Саймондс на следующий день, после непривычно тяжелых споров с дочерью в их элегантном доме на Бьемонт-стрит.

Джеральд Гринвуд поднялся из кресла, сочувственно похлопал хирурга по плечу и собрался налить себе и ему успокоительного виски.

– Нальешь мне, пожалуйста, шерри? – послышался голос его супруги, и он в изумлении повернулся. Шерри после обеда – последний раз с Мартой такое было… Когда же?

– Но вы же отпустили дочь в Крым, – напомнила Марта Гринвуд и кивком поблагодарила Джеральда, протянувшего ей стакан.

– Спасибо, Джеральд, – Фредерик Саймондс сделал большой глоток. – Отличный год! После гибели Джонатана поездка показалось мне рациональной. Эмми нужно было отвлечься, почувствовать себя полезной. Хотя я испытал огромное облегчение, когда она вернулась живой и здоровой. Но Каир, просто так?

Он покачал головой и снова поставил стакан. Марта Гринвуд задумчиво разглядывала шерри.

– Майя и Эмми принадлежат к совсем другому поколению. Они не боятся дальних краев. У молодых людей сегодня больше отваги и энергии, чем было у нас в их возрасте. Они не хоронят себя в скорбях, а ищут новые пути. – Она сделала глоток из изящного бокала с длинной ножкой. – И думаю, мы не должны им в этом мешать.

Сложно сказать, кто из джентльменов изумился сильнее. Но Марта повернулась к Джеральду:

– Признай же, ты давно мечтаешь увидеть пирамиды! Теперь у нас вдвое больше причин туда отправиться.

Джеральд Гринвуд потерял дар речи. Его супруга десятилетиями отказывалась даже ступить на борт корабля, что мог увезти ее из Англии, а теперь сама предлагала отправиться в путешествие! «Воистину, – подумал он, – нет ничего загадочнее и необъяснимее женской природы!» Но каково было его счастье, когда он обнаружил в глазах жены веселые огоньки. Почти тридцать лет назад он влюбился в них с первого взгляда, но со временем они угасли.

Зима прошла за подготовкой к путешествию и сборами. Тетя Элизабет быстро нашла покупателя для дома на Сидней-плейс, 4. Бэтти, принадлежавшая к старой школе прислуги, не мыслила иного выхода, кроме как сопровождать хозяйку в конце жизненного пути. Она отказалась от возмутительного предложения уйти на покой и тоже засобиралась в Каир. Когда Джеральд Гринвуд обнаружил в коридоре возле комнаты Майи сундук с книгами, где еще оставалось место рядом с рассказами Ричарда Фрэнсиса Бертона о паломничестве в Мекку и Медину, он пошел в кабинет, выбрал четыре книги, которые, как он надеялся, могли порадовать Майю, и тайно подложил их в сундук.

Чудесным сверкающим весенним днем в конце марта 1858 года после слезного прощания на набережной Лондона, когда пароход компании «P&O» с дамами и Джоной на борту исчез из виду, Марта Гринвуд еще раз вытерла глаза и нос.

– Надеюсь, они будут там счастливы, – тихо и печально сказал Джеральд, обнимая жену за плечи.

– Конечно. Они едут в хорошей компании, – но в голосе Марты тоже слышалась боль расставания. – Вот наши детки и покинули дом.

Боковым взглядом она скользнула по Уильяму Пенрит-Джонсу – он держал на руках маленькую Анну, пока Ангелина пыталась поправить зеленый бант, дополняющий дорогое платьице на малышке. Это явно не нравилось шестимесячной крошке. Она недовольно крутила головкой во все стороны и в любую секунду готовилась разразиться оглушительным криком. Марта теснее прижалась плечом к мужу.

– Что нам теперь делать, одним в таком огромном доме?

Он погладил жену по руке.

– Любимая, что-нибудь придумаем. Ведь наши девочки не покинули этот мир. Мы сможем увидеть Майю на Рождество. И Лондон как раз по пути.

Они посмотрели друг другу в глаза и дружно улыбнулись.

– Вы идете? Ханна приготовила чай и наверняка ждет нас, – нетерпеливо поторопила Ангелина. – Терпеть не могу, когда чай остывший!

Да, Хасан разбирался в англичанках. Чтобы прокормить жену и восьмерых детей, он работал проводником и помогал с жильем. В основном египтянин имел дело с одинокими дамами, которые хотели наполнить впечатлениями наступающую старость, объединялись в группки или путешествовали в сопровождении дочерей и племянниц и непременно брали с собой служанок. Количество клиенток постоянно росло. Они приезжали, чтобы насладиться восточным колоритом города, осмотреть пирамиды, отправиться на лодке в Луксор или просто сделать развлекательную остановку на пути в Индию или обратно. С женщинами в сопровождении супругов Хасан сталкивался редко, джентльмены обычно самонадеянно отказывались от сопровождения и во всем разбирались сами. Все англичанки были одинаковы: они предпочитали дома с колоннами и мозаичными полами, настаивали на фресках и водопроводе. Носили большую шляпу или тропический шлем, на который набрасывали платок, а зонтики держали закрытыми, словно сабли, дабы обеспечить себе широкий проход сквозь толпу. Еда должна была быть не слишком острой, и Хасану приходилось это учитывать, а также по двадцать раз терпеливо объяснять, почему гражданкам Британской империи не предоставляли доступ везде, куда они требовали. Разделение на мужское и женское он растолковывал, спасительно апеллируя к английской традиции исключительно мужских клубов.

Но четыре дамы, которым Хасан показал сегодня узкий, высокий дом в шумном центре города, совершенно не вписывались в его представления об англичанках. Да, с ними была служанка, это он сразу определил опытным взглядом. Старшая дама в одежде вдовы, энергичная и целеустремленная, тоже вполне оправдала его ожидания. Одна из молодых женщин была удивительно красива, с золотистыми волосами и большими голубыми глазами. Мальчик лет двух на ее руках явно был сыном четвертой дамы – и вот эта последняя весьма смутила Хасана. На ней тоже было английское платье, тоже платье вдовы, но она мало походила на англичанку – со смуглой кожей и глазами цвета темного янтаря. Возможно, коптка? Испанка или итальянка? К тому же загадочная дама свободно общалась со спутницами на английском и так же легко объяснялась с Хасаном на арабском. На высоком арабском, но с акцентом – скорее всего, с той стороны Баб-эль-Мандеба.

Но всерьез Хасан забеспокоился, когда увидел, сколь придирчиво она разглядывает трещины в полу, испорченную мозаику, трубы и водопровод, – но только он не мог понять, действительно ли она так во всем разбирается и не скрывает этого, надеясь, что репутация (или просто вид) глубокого знатока обеспечит ей обслуживание на желаемом ею уровне. Обычно небольшие изъяны или обветшалые места отмечались особым возгласом: «Ах, как живописно!» Уловив момент, Хасан откашлялся и указал на одно из окон в задней части дома: