От матроса до капитана. книга 2 - Лев Михайлович Веселов

Когда я штурманил, то считал, не столь уж важно, какие на судне специалисты — радист или механики, достаточно, чтобы это были хорошие люди, с которыми не скучно в кают-компании, в увольнении на берегу. Разумеется, приятно, когда тебя окружают такие люди, но когда ты капитан и отвечаешь за все и за всех, то начинаешь понимать, что в штате должности "хороший человек" просто нет. Однако должность — должностью, важнее, какой специалист занимает эту должность, и лучше, если это — профи, как теперь говорят. Мне эту истину пришлось постигать на собственном горьком опыте. Все может показаться банальным и не существенным для берега, где сменить неугодного специалиста — раз плюнуть, а в море приходится с ним работать до прихода в порт, и за это время он может пустить судно на дно.

В памяти навсегда остался случай, когда второй штурман послал замерять уровень воды в льялах неопытного матроса. Тот, чтобы не потерять льяльные пробки, вывинтив их, спрятал в карманы. Закончив замеры, войдя в коридор, повесил сушить футшток и ватник, забыв закрутить пробки на место. Отсутствие заглушек обнаружила следующая вахта к восьми часам утра, к тому времени из-за усиления волнения воды в трюмах оказалось столько, что будь груз поделикатнее, чем чугун, убытки могли быть серьезными. В другой раз мой предшественник на африканском судне, капитан очень грамотный и уважаемый, вынужден был уйти из пароходства, когда старпом передоверил вновь прибывшему матросу безобидную операцию — прием мытьевой воды. Тот перепутал приемную трубку танка с трубкой замера льял, и в результате почти полностью было подмочено более трехсот тонн дорогостоящего груза какао-бобов.

Кто-то скажет, а причем здесь, к примеру, радист? Это ж такая безобидная профессия. Безобидная, но важная, как впрочем, любая на судне. И все же…

РАДИСТ ПАША И ПОВАР САША

Работа повара желудок веселит,

Радиста — душу в море нам ласкает.

Да. Радист Б… в на первый взгляд таким безобидным и показался. Небольшого роста, кругленький, как колобок, и таким же лицом, с которого не сходила улыбка ангела, с голосом грудным и мягким, как у женщины. С первых минут появления на судне успел одарить курящих сигаретами "Таллин" из большой заводской коробки (жена работала на табачной фабрике), некурящих — маленькими сувенирными бутылочками ликера. Двигался он быстро и легко, порхая, словно птичка из каюты в каюту, только на трапе терял уверенность, и можно было догадаться, что на судне этот человек впервые.

Когда процедура знакомства с экипажем состоялась, и он принял дела, я спросил уходящего на повышение старого радиста: — "Ну и как новый Маркони?"

Тот ответил, пожав плечами: — Вроде ничего, проработал на военно-морском радиоцентре пятнадцать лет.

Тон, с которым был произнесен ответ человеком, всегда говорящим немного, но очень конкретно и уверенно, насторожил, но до отхода оставалось всего два часа, а дел много. С выходом в рейс я еще раз просмотрел прогноз погоды, принятый прежним радистом, и, отдав для передачи в пароходство и агенту порта назначения диспетчерские радиограммы, беспокоить радиста не стал. Меня немного смутило лишь то, что тот сидит в наушниках, страшно сосредоточенный, а клочок волос на его изрядно облысевшей голове стоит дыбом, оставляя тень на переборке, весьма похожую на известное существо с рогами.

Прошла ночь, излюбленное время работы людей этой специальности из-за лучшего прохождения радиоволн, а утром прогноза не обнаружили. Попросил вахтенного помощника напомнить радисту. В обед радист был в той же позе и, как прежде, весьма озабоченным, но прогноз отсутствовал. Новичок даже не спустился ужинать, стоило зайти к нему в радиорубку, как он кричал: — "Знаю, знаю!" — и энергично махал руками, демонстрируя крайнюю занятость. Когда пришло время вечернего прогноза, стало ясно, что он его тоже не примет.

Ветер усиливался, но небо было безоблачным, барометр лениво полз вниз, показывая, что значительного ухудшения погоды в ближайшее время не предвидится. Включил радиопеленгатор, нашел широковещательную станцию Стокгольма, та обещала снег и усиление мороза, но ветром не пугала. До Борнхольма полтора суток ходу, справа недалеко шведский берег — есть, где укрыться в случае чего. В полночь, когда при смене вахт поднялся на мостик, второй помощник протянул мне журнал прогнозов. Корявым почерком со множеством ошибок, прогноз передается на английском языке, было написано такое, в чем разбираться пришлось минут двадцать. Сведения о погоде не сходились с тем, что творилось в действительности, при этом у меня возникло чувство, что подобный прогноз я читал совсем недавно. Перевернул лист и увидал такой же, четко и красиво написанный рукой прежнего радиста тремя сутками ранее.

Уличенный в "плагиате", наш пончик с наушниками не собирался признаваться и выкручивался с поразительном проворством, но когда его вывели на крыло мостика и на собственной шкуре он убедился, что ветер дует совершенно с противоположной стороны, а температура воздуха ниже десяти градусов и брызги волн застывают на лету, то признался во всем. Оказывается, десять последних лет из пятнадцати он занимал должность председателя профсоюзного комитета военного радиоцентра, где работали в основном вольнонаемные. Стаж работы радиооператором второго класса, что это конкретно должно было означать, он объяснить не смог, составлял всего три года. Год пробыл в учебном отряде, а год стажа прибавил себе для солидности. Глядя на наши лица, без дополнительных вопросов добавил: незнание английского, отсутствие опыта работы на телеграфном ключе международным кодом и страх перед электричеством и радиоволнами с детства.

На вопрос, как же он прошел техминимум в Службе связи, ответил коротко: по протекции. Второй помощник, начинавший работу на флоте радиооператором, на полном серьезе предложил выбросить ненужный балласт за борт. Признаться, в тот момент я бы не возражал, и это, видимо, было заметно на моем лице. Радист заплакал, размазывая слезы по лицу, и приготовился стать на колени. Штурман за шиворот втащил его в радиорубку и процедил сквозь зубы: — Если за три дня всему не научишься, утоплю!

И все же нас подвела доверчивость, в тот момент нам и в голову не приходило, что он сказал нам не всё.

Ветер крепчал с каждым часом, судно начало черпать бортом воду. Полный груз ферросплавов, вес которых больше веса свинца, занимал совсем немного места в самой нижней части трюмов, избыточная остойчивость потому превышала все мыслимые и немыслимые значения, придавая качке судна такую прыть, что, казалось, тебя оторвет от палубы и как пращей выкинет за борт. Продолжение рейса прежним курсом становилось опасным, пришлось проложить