Лягушки - Мо Янь

Кэдоу. Тетушка, я понимаю, что у вас на душе, почему вы так к этому относитесь. Я тоже в душе испытываю стыд, но если не так относиться, то как же? Что ни говори, Чэнь Мэй – сумасшедшая, но сумасшедшая с серьезно изуродованной внешностью, со свирепой наружностью. Передать ей ребенка на воспитание было бы безответственным по отношению к нему! К тому же, пусть не по своей воле, а в биологическом смысле, я – отец этого ребенка. Когда мать ребенка помутилась рассудком и не может устроить собственную жизнь, абсолютно закономерно, что ребенка растит отец, такое решение могут вынести даже в верховном народном суде. Так ведь, как вы считаете?

Тетушка. А может быть, отдай мы ей ребенка, она поправилась бы? Отношения между матерью и ребенком способны творить чудеса…

Кэдоу. Мы не можем проводить с ребенком такие рискованные опыты, душевнобольной человек на все способен.

Тетушка. Душевнобольные тоже любят детей.

Кэдоу. Но ее любовь может нанести ребенку вред. Тетушка, вам ни в коем случае не следует переживать из-за этого. Мы и так уже сделали все возможное. Заплатили ей компенсацию в двойном размере, отправили ее в больницу на лечение, да и о Чэнь Би не забыли. Посмотрим, как будет дальше, избавится она от болезни, ребенок подрастет, и мы, возможно, изыщем подходящий момент, чтобы донести ему истинное положение вещей – пусть даже это может принести ему только боль.

Тетушка. Честно скажу, в последнее время я часто подумываю о смерти…

Кэдоу. Тетушка, вот уж чего не надо, так это предаваться фантазиям, вам всего-то за семьдесят. Сравнить вас с солнцем в зените будет преувеличением, но сказать, что вы – солнце в три часа пополудни – никакая не лесть, в это время до темноты еще далеко! К тому же с вами неотделимо связан народ Гаоми!

Тетушка. Помирать я, конечно, не собираюсь. Люди хотят, чтобы не было хворей и бедствий, чтобы можно было поесть и поспать, кому хочется помирать? Но я заснуть не могу! За полночь, в третью стражу[138], все уже спят, только я и сова на дереве бодрствуем. Сове, понятно, надо мышей ловить, а я вот почему не сплю?

Кэдоу. Можете принять снотворного, многие великие люди страдали бессонницей и все принимали снотворное.

Тетушка. Не действует на меня снотворное.

Кэдоу. Выпейте народного средства…

Тетушка. Я же врач! Говорю тебе, это не болезнь, это время воздаяния настало, время, когда являются сводить со мной счеты все эти духи, требующие вернуть должок. Каждую ночь, когда все вокруг затихает и только ухает эта сова на дереве, они и приходят. Все в крови, плачут в голос, мешаются с этими увечными лягушками. Их плач сливается с кваканьем лягушек, не разберешь, где что. Преследуют меня бегом по всему двору. Я не боюсь, что они меня укусят, меня пугает холодное прикосновение кожи у них на брюхе и исходящий от них леденящий смрад. Тетушка, чего ты боялась в этой жизни, спросите вы. Ни тигров, ни пантер, ни волков, ни лисиц – всего, чего обычно страшатся люди, тетушка ничуть не боялась. Но кошмарный страх на тетушку нагоняют эти лягушечьи духи.

Кэдоу (мастеру Хао). Может, пригласить даоса, чтобы отвел беду?

Мастер Хао. То, что она говорит, тоже театральный монолог.

Тетушка. Когда мне не заснуть, я думаю, думаю о своей жизни. Вспоминаю всех детей, которых приняла, от первого до последнего, сцена за сценой, будто кино прокручиваю. Вообще-то я за жизнь ничего плохого не сделала… Если только эти дела… Плохие они или нет?

Кэдоу. Плохие это дела, тетушка, или нет, теперь трудно сказать. Пусть даже их называют плохими, все равно нельзя взваливать ответственность на вас. Не надо казнить себя, не надо мучиться, вы человек заслуженный, а не преступник.

Тетушка. Я правда не преступник?

Кэдоу. Да предложи у нас в Дунбэе выбрать голосованием хорошего человека, большинство голосов непременно отдадут за вас.

Тетушка. Значит, мои руки чисты?

Кэдоу. Не только чисты, это святые руки.

Тетушка. Когда мне не спится, я вспоминаю смерть жены Чжан Цюаня, смерть Ван Жэньмэй, а еще Ван Дань…

Кэдоу. Во всем этом вас винить нельзя! Никак нельзя.

Тетушка. Знаешь, что сказала жена Чжан Цюаня перед смертью?

Кэдоу. Не знаю.

Тетушка. Она сказала: «Вань Синь, хорошей смертью ты не умрешь!»

Кэдоу. Вот ведь дрянь, надо же сказать такое.

Тетушка. А знаешь, что Ван Жэньмэй сказала перед смертью?

Кэдоу. И что же она сказала?

Тетушка. Она сказала: «Холодно мне, тетушка…»

Кэдоу (мучительно). Мне тоже холодно, Жэньмэй…

Тетушка. А знаешь, что Ван Дань сказала мне перед смертью?

Кэдоу. Не знаю.

Тетушка. А хочешь знать?

Кэдоу. Конечно… Но…

Тетушка (сияя от счастья). Она сказала: «Тетушка, спасибо вам, что спасли моего ребенка». Скажи, это я спасла ее ребенка?

Кэдоу. Конечно, вы.

Тетушка. Ну, тогда я могу и умереть спокойно.

Кэдоу. Это вы неверно выразились, тетушка. Надо было сказать, мол, могу спать спокойно, жить и не тужить.

Тетушка. Если ты виновата, то ты не можешь и не имеешь права умирать, ты должна жить, испытывать мучения, томиться, ворочаясь туда-сюда как рыба на сковородке, шкворчать и хлюпать как готовящееся лекарство, и таким образом искупить свою вину. А раз вина искуплена, вот тогда и можно со спокойным сердцем умереть.

Сверху над сценой свешивается огромная черная петля, тетушка шагает к ней, надевает себе на шею и откидывает табурет, на котором стоит.

Мастер Хао и Цинь Хэ заняты лепкой своих глиняных кукол.

Кэдоу хватает нож, поднимает табурет и в прыжке с него перерезает веревку. Тетушка падает.

Кэдоу (поднимает ее). Тетушка! Тетушка!

Тетушка. Я что, умерла?

Кэдоу. Можно и так сказать, но такие люди, как вы, не умирают.

Тетушка. То есть я родилась заново.

Кэдоу. Ну да, можно и так сказать.

Тетушка. У вас все хорошо?

Кэдоу. Все хорошо!

Тетушка. С Цзиньва все хорошо?

Кэдоу. Все отлично.

Тетушка. У Львенка молоко есть?

Кэдоу. Есть.