Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз - Джон Келли

Утром 2 февраля, вскоре после 9:00, крейсер «Куинси» прошел мимо полузатонувшего торгового судна и вошел в гавань Мальты. День выдался пасмурный и ветреный, но президент сказал своему помощнику укутать его в толстое одеяло и вывезти на палубу. Мальта больше не была на линии фронта, но ее маленькие развороченные площади напоминали о «нашествиях саранчи» – 1941 и 1942 годах, когда люфтваффе и «Реджиа Аэронавтика» наносили ежедневные визиты, а британская 8-я армия была в одном шаге от полного уничтожения. Около 9:30 британский линкор «Орион» вышел из тумана, и когда этот огромный корабль поравнялся с «Куинси», на палубе появился Черчилль и помахал президенту, а тот помахал в ответ.

Война с Германией близилась к концу. Гражданские и военные лидеры союзников собрались на Мальте, чтобы обсудить финальную фазу боевых действий и подготовиться к конференции со Сталиным, которая должна была стать следующей встречей. Позже в тот же день Черчилль телеграфировал своей жене Клементине: «Мой друг приехал в добром здравии и отличном настроении». Это была ложь из благих побуждений. Через несколько дней премьер-министр испугался, когда немощного на вид Рузвельта, закутанного в одеяло, спустили на землю с самолета на аэродроме Саки в Крыму. В прошлом году президент выглядел нездоровым. Теперь же он выглядел как человек, вышедший на финишную прямую своей жизни. «Он слаб и болен», – предупредил Черчилль двух молодых людей, которым была поручена безопасность президента. Некоторых членов британской делегации также поразила внешность Рузвельта. Энтони Иден подумал, что за шесть месяцев, прошедших с их встречи на Второй Квебекской конференции, Рузвельт постарел на несколько лет. Мэриан Холмс, секретарь Черчилля, тоже была шокирована. «Президент сильно сдал с тех пор, как мы видели его в Гайд-парке в октябре прошлого года, – сказала она. – Он так сильно похудел, [у него] темные круги под глазами, и в целом он выглядит так, как будто его душа с трудом держится в теле».

Аверелл Гарриман, который посетил Рузвельта в Вашингтоне после выборов 1944 года и теперь увидел его в Ялте, был «ужасно шокирован» тем, насколько ухудшился вид Рузвельта за два с половиной месяца. «Я боюсь, что последняя избирательная кампания очень сильно его истощила, – позже рассказывал Гарриман. – Он не так часто вставал спозаранку. Казалось, его утомляли долгие разговоры. Я всегда говорил, что у Рузвельта железная хватка и если он взялся за вас, то вы ничего не могли поделать. Но было очевидно, что в Ялте он уже не мог быть таким несгибаемым, как ему хотелось».

После полудня 3 февраля президентский самолет «Священная корова» опустился с зимнего неба и приземлился на короткую бетонную взлетно-посадочную полосу аэродрома Саки. Звено самолетов P-38, сопровождавших президента, сверкнуло крыльями и исчезло в небе. Через двадцать минут после прибытия Черчилля оба лидера проследовали вдоль шеренги советского почетного караула – президент на заднем сиденье ленд-лизовского джипа, а Черчилль пешком, тяжело дыша и пытаясь не отставать. Почетный караул сменила группа улыбавшихся советских сановников, прибывших в аэропорт встречать западных гостей. Затем оркестр Красной армии завершил торжественную встречу исполнением «Знамени, усыпанного звездами», «Боже, храни королеву» и «Интернационала». В тот день по пути в Ялту члены команды Рузвельта удивлялись тому, что вдоль дороги на одинаковом расстоянии друг от друга стояли невысокие молодые женщины – советские солдаты.

Помпа, с которой была обставлена встреча, на мгновение перенесла делегатов в царскую Россию. Гости улыбались и махали, проходя мимо молодых охранников в красивой форме, увешанной орденами, но по мере удаления от аэропорта пейзаж менялся, и лидеры союзников оказались в окружении неистовой энергии смерти. Не было видно ни животных, ни людей – только голые деревья, мокрые от легкого дождя, и километры развороченной земли и руин. Единственными напоминаниями о том, что когда-то здесь были люди, были перевернутые танки и штабные машины, части тел и случайные письма, застрявшие в ветвях или под камнем, но эти письма были так скомканы и растрепаны, что установить отправителя было невозможно.

Ливадийский дворец, место проведения Ялтинской конференции, император Александр II приобрел в 1861 году для своей супруги, императрицы Марии Александровны, которой врачи прописали морской воздух. Внук Александра Николай II, последний российский император, построил на территории Ливадийского имения дворец из белого гранита, заплатив за это четыре миллиона золотых рублей – целое состояние на то время. Преимуществами Ливадии как места проведения конференции были ее размеры (дворец насчитывал 50 комнат) и красота: здание, окруженное пышными садами, находилось на высоте 45 метров над уровнем моря, и из него открывался великолепный вид на море и горы на севере и востоке.

Сталин, обеспокоенный состоянием здоровья Рузвельта и искренне восхищавшийся президентом, позаботился о том, чтобы он получил все самое лучшее, включая просторные трехкомнатные апартаменты и доступ к единственной ванной комнате во дворце. Однако даже лидер Союза Советских Социалистических Республик был бессилен что-либо сделать с клопами, которые тысячами прыгали по дворцу, не обращая внимания на статус своих жертв: генералов кусали так же часто, как и горничных.

Ялтинская конференция имела множество особенностей, но прежде всего она была проверкой. Несмотря на частые разногласия по поводу помощи по ленд-лизу, судьбы Польши и второго фронта, военные нужды объединяли Америку, Великобританию и Советский Союз на протяжении четырех лет войны. Но теперь возник главный вопрос: сохранится ли дружба между союзниками в послевоенные годы? Или она закончится, уступив место новой эре силовой политики?

Давнее взаимное недоверие России и Запада, существовавшее до войны, и антикоммунистические настроения в Британии и Америке склоняли чашу весов в пользу второго варианта. В 1945 году, как и в 1935 году, Сталин и его министр иностранных дел Молотов были убеждены, что в глубине души британцы и американцы были антисоветскими империалистами, стремившимися уничтожить коммунизм. Эдвард Стеттиниус, недавно сменивший Корделла Халла на посту государственного секретаря, только усиливал эти подозрения.

У Стеттиниуса были такие же потрясающие блестящие зубы, как у экс-посла США в СССР Джо Дэвиса. Он занимал руководящие должности в «Дженерал моторс» и «Юнайтед Стейтс стил» и в элегантных костюмах за 500 долларов был живым воплощением капитализма. Летом 1944 года, во время беседы с Милованом Джиласом, лидером Югославской коммунистической партии, Сталин сказал: «Возможно, вы думаете, что только потому, что англичане – наши союзники, мы забыли, кто они такие и кто такой Черчилль. Для них нет ничего приятнее, чем обмануть своих союзников». Алекс Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании и антисемит, также питал глубокое недоверие к русским, которые, по его мнению, все были евреями. «Это самые вонючие и жуткие евреи, которых я когда-либо встречал», – написал он в своем дневнике. Однако, за редким исключением, делегаты конференции держали свои отвратительные мысли при себе.

По просьбе Сталина Рузвельт согласился председательствовать на первых пленарных заседаниях конференции. В день первого заседания, 4 февраля, президент пораньше прибыл в танцевальный зал дворца, где проходили переговоры, чтобы без посторонних глаз пересесть с инвалидной коляски в кресло. Когда все собрались, Рузвельт сказал несколько приветственных слов, а затем, казалось, ушел в себя. Один гость писал, что Рузвельт сидел с открытым ртом и выглядел «более непонимающим, чем когда-либо».