Сталин - Дмитрий Волкогонов

«…Выдвигая встречный план по расширению посевных площадей, коммуна вместо преподанной (так в тексте. – Прим. Д.В.) цифры в 262,5 га засевает 320 га… Мы за генеральную линию партии под руководством большевистского ЦК и лучшего ленинца – тов. Сталина! Мы за полное осуществление пятилетки в 4 года и ликвидацию кулачества на основе сплошной коллективизации! По поручению коммунаров коммуны им. Сталина

Климов, Токмаков».

Такие письма вскоре стали приниматься на каждом собрании каждого предприятия, колхоза, совхоза, вуза, учреждения. Началась деформация общественного сознания, которое отныне стало питаться исключительно культовыми мифами. Пропаганда все больше и больше делает акцент на веру: все, что сказал, выразил, сформулировал Сталин, непреложно, верно, не требует доказательств. Другими словами, Сталин – полубог. В конце концов эти мифы, ставшие основой всей общественной жизни, будут сведены к двум простеньким постулатам:

– вождь партии и народа – в высшей степени мудрый человек. Сила его интеллекта способна ответить на все вопросы прошлого, разобраться в настоящем, заглянуть в грядущее. «Сталин – это Ленин сегодня»;

– вождь партии и народа – полное олицетворение абсолютного добра, заботы о каждом человеке. Он отрицает зло, невежество, вероломство, жестокость. Это улыбающийся человек с усами, держащий маленькую девочку с красным флажком на руках…

Система мифов, без которых невозможен культ личности, стала закрепляться ритуалами (обязательная ссылка на руководящие указания «лучшего ленинца», принятие встречных планов, отправление благодарственных писем, распространение внешней символики и т. д. Чем выше превозносился Сталин, тем больше, объективно, унижался народ. Прав был немецкий писатель Лихтенберг, сказавший однажды: «Слава знаменитейших людей всегда отчасти объясняется близорукостью тех, кто ими восхищается…»

Понимал ли сам Сталин, что процесс возвеличивания его персоны унижает партию, народ, общество? Видел ли он аморальность этого курса? Предпринимал ли генсек сознательные шаги к усилению цезаризма? На все эти вопросы следует ответить однозначно: да, понимал, видел, предпринимал. Отдельные шаги, жесты «скромности», которые иногда позволял себе Сталин, служили одной цели – возвеличить себя еще больше. И он поддерживал утомительные и бесконечные ритуалы славословия в свой адрес. Генсек не мог не понимать уродливости положения, когда над головами тысяч демонстрантов плывут сотни одинаковых портретов с его изображением; когда в каждом номере «Правды» можно насчитать десятки упоминаний его «стальной» фамилии; когда любой успех связывают с его мудростью, заботой, предвидением. Сталин, недоучившийся семинарист, понимал «технологию» культа, его психологию и проявления.

Он знал, что, кроме культов вождей, богов, императоров, в истории были попытки создания и иных культов. Еще Робеспьер и другие депутаты Конвента пытались утвердить в сознании народа культ «верховного существа». В декрете Конвента говорилось, что «культом, достойным верховного существа, является исполнение человеком его гражданских обязанностей». Это, по сути, была новая государственная религия республики. Робеспьер, держа в руках цветы и колосья ржи, выступил на грандиозном празднестве в честь «культа верховного существа». Он надеялся, что с его помощью граждане республики станут рыцарями долга и чести. Робеспьер жестоко ошибся. Сталин, читая книгу о Робеспьере, не мог понять, как тот не увидел главного: нужно было укреплять собственную власть, создавать собственный культ, а не рождать эфемерные призраки общечеловеческой нравственности. Культ морали генсек считал творением либералов, рафинированных интеллигентов, буржуазной выдумкой.

Культ личности… В этом деле не должно быть осечек. А посему Товстуха, Двинский, Каннер, Мехлис, а затем и Поскребышев ежедневно просматривали и визировали все более или менее значимые материалы о нем и его фотографии, предназначенные для печати. А наиболее важные показывали ему, генсеку. Нередко его карандаш добавлял одно-два слова, которые еще более рельефно высвечивали «исключительность», «проницательность», «решительность», «заботу», «мужество», «мудрость товарища Сталина». Сам он давно понял, что благоприятный образ вождя, или, как сегодня говорят, – «имидж» руководителя, больше всего зависит от внешнего спокойствия, невозмутимости, величавой медлительности. Разве в великой сумятице клокочущего мира это не является редким и уникальным?

Иногда, споря по бесчисленным вопросам, рожденным тем сложным временем, люди пытаются определить: с какого момента начался культ личности Сталина? Кто первый «позвал» людей славословить генсека? Называют имена тех же Ворошилова, Молотова, Кагановича… И все же, думаю, явления культа начались не с этого: если бы взахлеб не стал славить Сталина Ворошилов, это начал бы делать кто-нибудь другой. В тех условиях это было практически неизбежно. Почти полное отсутствие гласности, подлинного контроля снизу за деятельностью высших эшелонов власти, непомерная «секретность» порождали вождизм и соответствующие ему культовые обряды.

«Тайны» культа не в личностях, а в том процессе, который стал быстро развиваться после смерти Ленина. Государственные, партийные, общественные институты оказались не приспособленными для социальной защиты. Несовершенство политического механизма власти сделало возможным мнение, волю, прихоть одного человека выдавать за волеизъявление народа. Опыт социалистической государственности был очень незначительным; ленинские предостережения были учтены лишь формально; наличие постоянной внешней угрозы создавало атмосферу «осажденной крепости», в которой, как известно, всегда сознательно идут на ограничение демократии. Отсутствие подлинной выборности, сменяемости и обновления руководства, создание номенклатуры, всевластие аппарата, выдвижение насилия в качестве универсального средства решения социальных вопросов (вспомним сталинские термины «насаждение колхозов», «раздавить врага», «ликвидация кулачества», «нанесение сокрушающего удара пособникам» и т. д.) создали предпосылки серьезных деформаций в сфере общественного и индивидуального сознания. В нем стали играть доминирующую роль мифы, обожествляющие отдельного человека.

Конечно, причины единовластия – в недрах государства, общества, в истории, традициях создаваемой системы. Главная идейная «заслуга» Сталина здесь состоит в том, что он смог своим изощренным умом добиться, чтобы в конце концов его имя олицетворялось с социализмом, новым великим делом. А дальше логика проста: славословие, защита, укрепление социализма есть одновременно и славословие, защита и укрепление позиций Сталина, после Ленина – подлинного и единственного вождя. В партии, кстати, фактически не было сомнений, что должен быть вождь и после смерти Владимира Ильича. Цезаристские настроения масс, огромное значение быстро растущего аппарата в деле упрочения и узурпации личной власти стали понятны Сталину ранее, чем кому-либо другому.

В организационном отношении «заслуга» Сталина еще более очевидна: он смог превратить партию в инструмент личной власти. Советы, заняв уже с конца 20-х годов подчиненное, а затем вспомогательное, порой даже бутафорское положение, утратили реальную власть. Партия, которая должна была осуществлять политическое, идейное руководство обществом, полностью взяла на себя функции государственной власти. Это лишило ее творческого динамизма, сделало важнейшим звеном сталинской диктатуры. Партия превратилась в сталинский орден.