По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Искушенные опытом люди поступали иначе. Приехал к великому князю областной архитектор Есаков, также командированный губернатором. Что-то князя рассердило. Схватил палку, бросился на архитектора.

Есаков быстро выхватил револьвер и направил на великого князя. Тот сразу успокоился, сел на свое место и мирно продолжал деловую беседу.

Горько жаловался на Николая Константиновича наш друг В. С. Гейнцельман, бывший чиновником для технических поручений при генерал-губернаторе, человек немецкой аккуратности и исключительной добросовестности. Получает он приказание от барона Вревского:

— Ассигнованы средства на постройку для великого князя дворца в Голодной степи. Съездите к его высочеству, узнайте его желания, а составленный на основании них проект представьте мне на утверждение.

Гейнцельман приезжает:

— Что угодно построить вашему высочеству?

— Гмм… Постройте мне дворец в стиле царя Алексея Михайловича!

Гейнцельман с головою уходит в работу: изучает по историческим памятникам стиль, чертит, рисует… Через три месяца привозит готовый проект князю.

— Что это у вас?

— Как вы пожелали, ваше высочество. Дворец в стиле царя Алексея Михайловича!

— Я передумал… Нет, и смотреть не хочу. Вы мне спроектируйте château d’eau[324]!

Огорченный пропавшей зря работою немец снова добросовестно трудится несколько месяцев и привозит новый проект.

Великий князь и смотреть не хочет. Он опять передумал. Требует переделки в мавританском стиле.

Только когда он отказался и этот проект посмотреть, а дал новые указания, стало ясно, что он просто издевается. От постройки дворца в Голодной степи отказались.

Еще раньше тот же Гейнцельман выстроил князю дворец в Ташкенте, который впоследствии был захвачен, вместе со всем имуществом, большевиками и обращен в музей. В этом дворце действительно было много музейных вещей, картин и пр. Между картинами, принадлежавшими великому князю, мне в свое время показывали и портрет пресловутой американки, сбившей великого князя с его пути.

Но сам Н. К. жил не в больших светлых комнатах, а предпочитал верхние полумансардные комнаты, предназначенные собственно для прислуги; там же должна была жить и Надежда Александровна.

Николай Константинович ни в какой мере не считал себя связанным браком с Надеждой Александровной. Говорили, что у него в поселке была особая фаворитка — какая-то казачка[325]; но он не стеснялся и временными связями.

Молва обвиняла его в худшем — в азиатской любви к мальчикам. Можно бывало видеть и на ташкентских улицах проезжавших в коляске великого князя с женой, а на скамеечке сидит разряженный в пестрый халат восьми-десятилетний сартенок… Делалось все это князем открыто, никого не стесняясь.

Надежда Александровна переносила это молча, делая приятную улыбку. Справедливо, впрочем, указать, что — по крайней мере, в последнее время — великий князь мало стеснял и жену.

Верховые стражники — сарты скачут по русским поселкам. Разыскивают сельских попиков:

— Скорее прячьтесь! Великий князь едет!

— Но… почему?

— Скорее! Заставят вас венчать его, или исколотят нагайками.

Великий князь завел роман с гимназисткой Хмелевской, хорошенькой девчонкой. Но она сама, или этого требовала ее мать, не сдавалась князю, а потребовала венчания в церкви. Великий князь перед этим нисколько не остановился.

В Ташкенте не нашлось священника, который бы рискнул обвенчать их при живой и не разведенной жене. Заставить же себя обвенчать насилием здесь не было возможно.

Великий князь с невестой, в сопровождении своей орды конвойных, поехал по уезду, чтобы принудить какого-нибудь несчастного попика силою обвенчать себя. Но его план стал известен администрации. Предупрежденные гонцами батюшки попрятались — кто в стог сена, кто на чердак…

Николай II вышел из себя, получив от генерал-губернатора донесение о происшедшем. Эта выходка князя переполнила чашу. Царь приказал послать в Ташкент комиссию для освидетельствования умственных способностей Николая Константиновича.

Комиссию составили два психиатра, а возглавил ее известный тогда престарелый адмирал Казнаков. После экспертизы психиатры признали, что хотя великий князь и не вполне нормален, однако не настолько, чтобы не отвечать за свои поступки.

Казнаков рассказывал, что можно еще удивляться относительной нравственности князя. В его делах нашли ряд писем ташкентских матерей, которые, прилагая фотографические карточки своих дочерей, предлагали этих последних князю за вознаграждение в 5–15 тысяч рублей. Быть может, им импонировала и его принадлежность к царскому роду…

Хмелевская с матерью были высланы в Баку. Но невеста, переодевшись мальчиком, бежала к великому князю в Ташкент. Ее, однако, арестовали на железной дороге и вернули назад[326].

Эта история не прошла для великого князя безнаказанно. Воздух Ташкента был признан для него вредным. Его сослали — сначала на остров Эзель[327]. Почему-то он здесь не прижился, и его переселили в Балаклаву.

Однако, через некоторое время, Николая Константиновича простили и, уступая его просьбам, разрешили возвратиться в Ташкент.

Была за Николаем Константиновичем и общественная заслуга. Он использовал между прочим свое пребывание в Голодной степи и для того, чтобы посильно обращать этот бесплодный и мертвый край в орошаемый оазис. Стал проводить в степи оросительные каналы[328], расходуя на это дело отпускавшиеся в его распоряжение средства.

Сначала дело велось кустарным способом, и большого толка из его оросительных работ не выходило. На них и смотрели, как на его забаву: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы поменьше скандалило!»

Потом князя надоумили привлечь техников с нивелирами. Дело сразу пошло успешно. Через несколько лет его оросительные сооружения представляли уже весьма полезное дело. Благодаря магистральному арыку в степи стало возможным жить, и здесь начали возникать русские поселки.