Закон забвения - Роберт Харрис

окна, вооружившись подзорной трубой Неда. Ближе к концу дня он заметил поднимающийся из леса столб дыма. В течение последующих часов тот становился все больше, расстилаясь над деревьями подобно грозовой туче, огромной и зловещей. Некоторые из вооруженных мушкетами и пиками горожан прошли у него под окном и расположились на лугу, чтобы лучше видеть. Слышались торжествующие крики.

Когда Рассел принес тем вечером ужин, лицо у него было мрачным.

– Наши солдаты сожгли поселок норвоттаков – предали огню пятьдесят вигвамов.

Уилл оторопел.

– Зачем? – Он подумал про женщину, с которой вел дела, про неизменно предлагаемое ею угощение.

– Месть за Брукфилд.

– Нам даже неизвестно достоверно, что именно норвоттаки напали на Брукфилд.

– Едва ли они. Но в любом случае это были индейцы. Этого достаточно. Дэниел Гукин пишет, что даже обращенных в христианство туземцев хватают и заковывают в кандалы. Его обвинили в том, что он потворствует им, и лишили места в совете. Теперь идет война без пощады. Есть еще кое-что, о чем вам следует знать, – завтра здесь будут солдаты, и всем домам в Хедли приказано разместить их.

– Я готов.

– Насколько понимаю, они будут часто ходить в дозоры. Я по возможности стану приносить вам воду и пищу. Но об удобствах речи не идет. Поэтому тем временем я постараюсь подыскать вам другое убежище.

– Не заботьтесь о моем удобстве, Джон. Здесь всё лучше, чем в камере Тауэра.

Рассел принес ему запас провизии и воды, которые Уилл спустил в свое убежище. На следующий день он снова занял пост у окна и около полудня разглядел поднимающееся над Сосновой равниной облако пыли. Уилл припал к подзорной трубе и через минуту рассмотрел фигуры пяти или шести десятков конных солдат, галопом приближающихся к Хедли. Он взял Библию, обвел взглядом пустую комнату и спустился в тайник.

Пространство за очагом имело восемь футов в длину, но всего четыре в ширину. Доски пола находились футах в четырех над головой, так что хотя бы стоять он мог в полный рост. Чтобы развернуть матрас, Уилл убрал лестницу и уложил ее вдоль стены. Сделав это, он почувствовал себя так, словно оказался в могиле, и только пламя единственной свечи пронизывало мрак.

Шла последняя неделя августа, стояла страшная жара. Уиллу не оставалось ничего иного, как лежать, обливаясь потом, на матрасе и слушать голоса солдат. От производимых ими звуков не было спасения, как от мучителей Иова или от галлюцинаций во время горячки. Солдаты отправлялись к коням в стойло и возвращались в дом, проходили через гостиную, топали по лестнице, передвигали мебель в спальнях, громыхали по коридору у него над головой. Как-то раз один пожаловался на плохо закрепленные доски и попробовал поддеть их носком сапога, но тут, к счастью, кто-то – судя по командному тону, офицер – отозвал его. Ополченцы разговаривали, смеялись, ругались, молились и храпели. Иногда кто-то из них вскрикивал от страха во сне.

Сперва Уилл пытался как-то различать их: вот уроженец Ипсвича, вот – Суонси, у того, что помоложе, жена беременна. Но их было так много, что он сбился со счета и в итоге бросил эту затею. Невозможно было определить время суток, за исключением той их части, когда дом погружался в тишину на несколько часов. Но даже тогда Уилл не мог уснуть. Он растягивался, делал отжимания, ходил от стены до стены. Развернуться было практически негде. В остальное время он, лежа на боку, читал при свете свечи Библию, пока не начинали болеть глаза. И постоянно возвращался к тридцатому псалму, как никогда прежде отзывавшемуся в его душе:

Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя.

Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли.

От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня.

Я забыт в сердцах, как мертвый; я как сосуд разбитый…

Уилл был уверен, что сходит с ума. Даже уже сошел. Он пытался представить, ведет ли хоть еще одна живая душа на земле такую жизнь, как он, и не мог. За какие страшные грехи несет он кару? С какой целью подвергается испытанию?

Шли дни. Дом никогда не пустел. Рассел ни разу не пришел.

Любите Господа, все праведные Его; Господь хранит верных и поступающим надменно воздает с избытком.

Мужайтесь, и да укрепляется сердце ваше, все надеющиеся на Господа!

Уилл пытался принять проклятие как благословение, радоваться тяготам своим как возможности приблизиться к Богу, как это было в случае с болезнью Неда. Но это становилось все труднее, особенно когда к концу стали подходить не только запасы еды и питья, но и, самое страшное, свечей. Перспектива остаться совсем без света была невыносимой.

На седьмой день он много часов прорыдал, зажав ладонью рот, чтобы заглушить звуки, пока наконец впервые за неделю не провалился в беспробудный сон. А когда очнулся, вокруг царила полная тишина.

Уилл не брался определить, сколько времени он провел в бесчувствии или хотя бы день сейчас или ночь. Обычно те или иные звуки присутствовали всегда, пусть просто какой-нибудь скрип или кашель, но теперь ничего. Он лежал, прислушиваясь.

Наконец он встал. От произведенного им шевеления воздуха огонек на последнем огарке свечи затрепетал, заставив тени заплясать по каменным стенам, потом погас. В кромешной темноте Уилл нашарил свой меч, распределил два пистолета и запас пороха и пуль по карманам, сунул за пазуху подзорную трубу. Поднял лестницу, приладив верхний конец так, чтобы он опирался о балку. Поставил ногу на нижнюю перекладину и начал потихоньку взбираться. Добравшись до верха, выждал несколько минут, обратившись в слух, потом толкнул одну из половиц. Свет ударил в лицо так ярко, что ему пришлось отвернуть голову и зажмурить глаза. Прошло какое-то время, прежде чем он сумел полностью открыть их. Уилл выбрался в коридор и присел на корточки. Потом распрямился, достал один из пистолетов и, держа в другой руке меч, двинулся вдоль стены к своей комнате.

Выглядела она так, как если бы ее покинули в спешке. Грязные тарелки и другие вещи были разбросаны по полу.

Полковник подошел к окну. Равнина казалась такой же покинутой, как дом. Внутри у него все похолодело. Произошло, должно быть, что-то ужасное. Уилл достал подзорную трубу и стал оглядывать окрестности: методично, с севера на юг, начиная