Блеск шелка - Энн Перри

– Да, интересно, – согласилась Анна, чтобы сделать ему приятное, но потом поняла, что ее действительно заинтересовало это изречение. – Очень любопытно. Это правда. Ты именно это читал, когда я пришел?

– Нет, более позднее произведение. Ты слышал о Симоне де Монфоре, графе Лестере?

– Нет. – Анна надеялась, что рассказ об этом графе не займет много времени. – Он один из тех, кто составил хартию?

– Нет. – Никифорас намеренно положил рукопись текстом вниз. – Но ты пришел с какой-то конкретной целью, я вижу это по твоему лицу. Убийство Виссариона все еще не дает тебе покоя?

– Ты слишком хорошо меня изучил, – призналась Анна и почувствовала, что лукавит.

На самом деле евнух ничего о ней не знал. Ей тяжело было встречаться с ним взглядом – и в то же время удивляло, что это причиняло ей столь сильную боль. Анна заранее продумала, что именно скажет, отрепетировала разговор в деталях.

– И что же это? – спросил Никифорас.

И она принялась рассказывать, отбросив все то, что заготовила ранее.

– Полагаю, что был заговор, целью которого было убийство императора. Виссарион занял бы его место во имя спасения Церкви от союза с католиками. Кто бы ни убил Виссариона, он тем самым предотвратил переворот. И это было проявлением верности трону, а не государственной изменой. Его не следовало за это карать.

На лице Никифораса появилась глубокая печаль, причину которой Анна не могла понять.

– А кто участвовал в заговоре, кроме Антонина и Юстиниана?

Она ничего не сказала. Доказательств у нее не было, и, несмотря на то, что они замышляли, она не могла выдать их имена. Ведь тогда евнуху придется принимать меры. Их арестуют и будут пытать. Воображение Анны рисовало ужасные картины: обнаженное тело Зои, над которым глумятся, издеваются, снова жгут огнем… В любом случае она ничего не могла доказать.

– Я так и думал, что ты мне не скажешь, – проговорил Никифорас. – Наверное, я бы даже разочаровался, если бы это было не так. И Антонин хранил молчание, и Юстиниан, – его голос понизился до шепота и стал хриплым от боли, – даже под пытками.

Анна смотрела на Никифораса, и все ее тело сжалось от внезапной ужасной мысли.

– А его…

Она с трудом выталкивала слова сквозь сухие губы. Анна вдруг вспомнила слепое обезображенное лицо Иоанна Ласкариса. Юстиниан… Этого она вынести не могла.

– Мы его не калечили. – Сам того не желая, Никифорас принимал на себя часть вины. Он ведь приближенный императора. – Юстиниан не мог сказать нам, не попытаются ли они еще раз. А ты можешь?

Анна обдумала эту мысль, поворачивая ее так и эдак, рассматривая со всех сторон, но не нашла ответа.

– Нет, – призналась она наконец.

– Кем приходится тебе Юстиниан Ласкарис? Почему ты рискуешь, стараясь его спасти?

Анна почувствовала, как кровь приливает к лицу.

– Мы родственники.

– Близкие? – чуть слышно спросил Никифорас. – Он твой брат? Муж?

Время остановилось, замерло между двумя ударами сердца. Никифорас все знал, это можно было понять по его лицу. Глупо было отпираться.

Евнух ждал. В его глазах светилась такая нежность, что по щекам Анны полились слезы стыда за свой обман. Она опустила взгляд, не в силах смотреть на него и ненавидя себя за это.

– Он мой брат-близнец, – прошептала Анна.

– Ты Анастасия Ласкарис?

– Анна, – поправила она Никифораса, словно эта крупица правды имела значение. – Теперь Заридес. Я вдова.

– Кем бы ни были остальные заговорщики, они по-прежнему опасны, – предупредил Никифорас. – Полагаю, тебе известно, кто они. Один из них предал Юстиниана. Я не знаю, кто именно. Но, даже если бы знал, все равно не сказал бы тебе, ради твоей же безопасности. Они так же быстро предадут и тебя.

– Я понимаю это. – Слова застревали у Анны в горле. – Спасибо.

– Кстати, тебе следует ступать немного шире. Ты по-прежнему делаешь мелкие шажки, как женщина. А в остальном все довольно неплохо.

Анна кивнула, не в состоянии говорить, потом медленно развернулась и вышла, с трудом удерживая равновесие. Она обязательно постарается исправить свою походку – но как-нибудь в другой раз.

Прошла неделя. Обойдя с утренним визитом всех своих пациентов, Анна вернулась домой. Она была в кухне, когда Лев принес ей письмо от Зои Хрисафес.

Имя, написанное в женской форме, было завуалированным напоминанием Анне о власти, которую Зоя над ней имела. Она не посмеет отказать.

Выбора не было.

– Я должна сходить к Зое Хрисафес. – Анна не стала рассказывать Льву о том, что этой женщине известен ее секрет, чтобы не пугать его. – Это касается нашей Церкви. Думаю, я узнаю что-то интересное.

Но, входя в сопровождении слуги в комнату Зои, Анна не испытывала никакого интереса. Ею снова овладел страх, отчаяние и чувство утраты, которые она ощутила во время предыдущей встречи. Казалось, что она никогда не сможет от них избавиться. У Анны было предчувствие, что Джулиано в любой момент может уехать, исчезнуть из ее поля зрения. Она не забыла боль, которая отражалась на его лице.

Зоя вышла к ней с гордо поднятой головой, выпрямив спину. Расшитая бледно-золотой нитью шелковая туника цвета сумеречного неба обвивалась вокруг ее лодыжек.

– Спасибо, что так быстро пришла, – сказала Зоя. – У меня для тебя замечательная новость, но прежде пообещай, что сохранишь это в тайне. Я прошу всего лишь, чтобы ты поклялась Марией, Пресвятой Богородицей, что никогда никому не выдашь этот секрет. Заклинаю тебя! – Золотистые глаза Зои вдруг загорелись безумным исступлением.

Анна удивилась:

– А если не пообещаю?

– Это не обсуждается, – решительно ответила Зоя, – потому что ты это сделаешь. За разглашение тайны можно испытать боль и даже поплатиться жизнью. Но ты об этом знаешь. Итак, пообещай мне.

Анна почувствовала, как загорелось ее лицо. Она угодила в ловушку.

– Клянусь Пресвятой Богородицей, Девой Марией, – сказала она с легким сарказмом в голосе.

– Хорошо, – мгновенно отреагировала Зоя, – это действительно необходимо. Все знают, что венецианцы украли плащаницу Иисуса и гвоздь из Истинного Креста. Это – самые дорогие реликвии на земле, и только Господь знает, где они сейчас находятся. Вероятно, в Венеции или в Риме. Все они воры. – Она старалась говорить спокойно, пытаясь подавить в себе вспышку гнева, но безуспешно. – Я забыла упомянуть терновый венец, – добавила Зоя. – Но из Иерусалима мне пришла весть еще об одной реликвии, не менее ценной. О ней стало известно совсем недавно, по прошествии более двенадцати столетий.