Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

Мать была злой. С избыточным весом, с огромным, словно опухшим, лицом, почти не двигаясь, она умудрилась создать вокруг себя шумную атмосферу, то и дело сердито что-то говорила на ухо своему солиситору, а порой и вовсе вслух в тихом зале суда. Отец был очень худым и постоянно фыркал и ерзал, словно происходящее отвлекало его от чего-то более важного. Например, от дозы. Если эти люди и правда убили малыша Ноа, то они не заслуживают сочувствия. Но если они этого не делали… то, можно сказать, выглядели как двое несчастных, никем не любимых людей, которым, возможно, сложно было научиться любить своего ребенка.

Оказавшись за свидетельской трибуной, Элли стала терять самообладание. С растущей обеспокоенностью я наблюдал, как адвокат за адвокатом ставят под сомнение ее компетентность в указании СВДС в качестве причины смерти малыша Ноа. Когда они закончили ее истязания, я знал, что будет дальше.

Стоило мне только принести клятву, как первый барристер принялся говорить о том, что на ребенке на самом деле был синий комбинезон с зелеными кроликами – Элли перепутала цвета в своем отчете, а я не обратил внимания, когда его проверял, что кролики не были синими. Она также немного напутала с датой, поменяв местами месяц и день, чего я тоже не заметил. Ошибки незначительные, однако это были обычные придирки в начале опроса с целью поставить под сомнение мою компетентность и подорвать мою уверенность, когда начнется спор о самом главном. А самым главным, разумеется, были травмы на губах ребенка, а также предполагаемые переломы его задних ребер.

– Доктор Шеперд, вы согласитесь, что старые, теперь уже сросшиеся переломы задних ребер младенца явно бы указывали на насилие по отношению к нему в течение его непродолжительной жизни?

– Я согласен, что в случае наличия у ребенка заживших переломов одним из возможных объяснений было бы насилие.

– Вы искали такие переломы?

– Все ребра были осмотрены крайне тщательно…

Я рассказал, что фотографии были плохого качества и не отражали то, что я видел на самом деле. Это было пропущено мимо ушей.

– Мы все видим на фотографиях, что задние ребра были прежде поломаны, доктор Шеперд. Так почему же вы этого не видите?

Подобный разговор у нас состоялся и по поводу травм на губах.

– Вы только взгляните на фотографии, доктор Шеперд! Наличие травм очевидно!

Я объяснил, что из-за того, как фотографии были сохранены, переданы, а затем распечатаны на дешевом принтере, на них нельзя полагаться. Но они видели то, что хотели видеть. Я был то ли слепым, то ли тупым, раз отказывался это признать, и – если не был ни тем ни другим – очевидно, сбивал всех с толку, чтобы уклониться от того факта, что мы с Элли с 70 годами опыта в судебной медицине на двоих приняли травмы от удушья за травмы, полученные при проведении реанимационных мероприятий.

Такого тяжелого дня за свидетельской трибуной у меня не было ни в одном суде, даже в Центральном уголовном суде Лондона. В каком-то смысле все было даже хуже – вместо одного враждебно настроенного адвоката их было множество, представляющих разные стороны, и все атаковали меня под разными углами. Мне удалось и дальше стоять на своем, признавая возможность нашей ошибки, но при этом подчеркивая ничтожность вероятности того, что два опытных судебно-медицинских эксперта могли оба упустить из виду явные признаки насилия.

– Доктор Шеперд, вы остеопат?

– Нет.

– Но вы были обеспокоены по поводу ребер ребенка, их очевидных переломов спереди?

– Обеспокоен, что переломы можно интерпретировать по-разному, да, однако вместе с тем я знал, что агрессивные реанимационные мероприятия, предпринятые неопытным соседом…

– Вы были обеспокоены, однако недостаточно, чтобы показать ребра остеопату для получения его экспертного мнения?

– Мне не показалось, что он может пролить больше света на ребра. Мы видели, какие из них были поломаны, и мы знали, что…

– Вы решили, что разбираетесь в этом не хуже специалиста, так получается?

– Рентгенолог сказала, что, по ее мнению, в задней части ребер переломов нет. Спереди переломы были очевидны. Мне казалось, что в дополнительном мнении остеопата потребности нет.

– Не было ли это с вашей стороны самонадеянно, доктор Шеперд?

– Я не считаю себя самонадеянным человеком. Жаль, если у вас сложилось такое впечатление.

У меня в голове всплыли строчки Александра Поупа, как если бы мой отец только что их туда вставил.

– Значит, вы признаете вероятность того, что ошиблись, указав в качестве причины СВДС?

– Анализ причины смерти в таких случаях всегда является сложной задачей, здесь есть очень тонкая грань. На основании данных, имевшихся у нас в момент составления отчета, СВДС превалировал. Будь у нас полная информация об обстоятельствах жизни и смерти ребенка, думаю, мы бы, наверное, указали «Не установлена» в качестве причины смерти.

Сюрпризом для меня в тот день в семейном суде стали нападки на меня не в профессиональном, а в личном плане. Вторым сюрпризом стало письменное судебное постановление. Оно было вынесено несколько недель спустя. Из него я узнал, что за те недели, что длилось разбирательство, ряд свидетелей в суде сообщили о случаях небрежного отношения к Ноа со стороны его родителей. Его мать, как теперь выяснилось, была алкоголичкой, а отец частенько злоупотреблял наркотиками. Сестра и тетя матери помогали им с маленьким Ноа, невольно способствуя ложному впечатлению патронажных медицинских работников и других людей о том, что мать справляется со своими обязанностями. Согласно словам судьи, именно они заботились о том, чтобы ребенок был под присмотром, а также водили его на приемы к врачу и вакцинацию.

Он сказал, что маленький Ноа был жертвой пренебрежительного отношения, и он был шокирован отказом или неспособностью двоих судмедэкспертов, осматривавших тело, признать, что они упустили столь очевидные и бросающиеся в глаза признаки насилия – которые были видны на фотографиях каждому. Судмедэксперты, как ему казалось, и дальше продолжают думать, что причиной смерти мог стать СВДС. Судья ни слова не упомянул о том, что качество фотографий, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Равно как и о том, как мало информации было предоставлено нам о родителях в день смерти ребенка, когда мы проводили вскрытие. Равно как и о том, что никто не стал сообщать нам о новых открывшихся данных о семье ребенка.

Он постановил, что, основываясь на соотношении вероятностей – а именно от такого критерия вины он отталкивался, – отец убил маленького Ноа. В ходе перекрестного допроса было установлено, что в ночь смерти ребенка было употреблено в большом количестве спиртное и некоторое количество наркотиков, и когда ребенок заплакал, успокаивать его пошел отец. Судья предположил, что он попытался сделать это, надавив ребенку на грудь, а возможно и на лицо, тем самым задушив его и, возможно, сломав ребра. Состояние задних ребер ребенка, как сказал он, говорило о том, что, возможно, такое уже бывало и раньше. В этот же раз мать попросила его сделать что угодно, лишь бы ребенок перестал плакать, и хотя она знала, что он жестоко поступает с ребенком, не стала вмешиваться. Таким образом, этим родителям нельзя доверить воспитание других детей. Их нового ребенка следует изъять из семьи для последующего усыновления.