Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

С тех пор я жил и работал судебно-медицинским экспертом на севере Англии. Жизнь здесь насыщенная и разнообразная: вдохновляющая работа, теплый и любящий дом, занимательные отпуска, неожиданные вылазки, самолет совместного пользования для полетов, пятеро детей на двоих и два внука у меня.

Мой сын, Крис, стал ветеринаром, специализирующимся на лошадях. Теперь он живет за границей, где горизонты природы и, возможно, ума шире. Как бы то ни было, он определенно избежал низкой зарплаты и темноты по утрам. И он пошел по моим стопам в одном: стал учиться управлять самолетом.

Анна стала врачом-патогистологом с живым интересом к вскрытиям и судебной медицине в целом, и она даже работает на некоторых коронеров, с которыми я работал годы назад. Мы частенько обсуждаем разные дела: я советуюсь с ней по поводу «новомодных» анализов, а она спрашивает мое мнение относительно причины смерти. Выйдя замуж, она поменяла фамилию, так что никто не станет говорить, будто своими достижениями она хоть как-то обязана громкому имени своего отца. Но никто бы, наверное, и не стал, потому что она более чем самостоятельная и яркая личность. Анне не приходится разрываться между современной практикой и желанием быть Кейтом Симпсоном. Нет, мир Анны гораздо более детальный и понятный, чем тот, который я сам знал в ее возрасте. На мой взгляд, в этом мире недостает красок. Она же так не считает. Она никогда не знала безграничных горизонтов Симпсона.

Я бы сказал, что мое знание о смерти помогло мне по-настоящему ценить важные небольшие радости жизни, и они меня греют: любимый ребенок, радостно бегающий по ковру из красно-желтых листьев либо увлеченно проводящий пальцем по морщинам на моем лице, горящий под стук дождя в окно камин, мчащаяся мне навстречу собака, радующаяся моему возвращению домой, ласковая рука, с любовью положенная на мою. Я знаю, что такое радость. Я знаю, что по-настоящему радость может испытать только тот, кто пережил несчастье. А несчастье неизбежно.

Однажды утром раздался звонок, и злобный голос из трубки закричал:

– Ты читал это дерьмо?!

Я сразу же узнал этот голос – это была Элли, детский судмедэксперт, с которой мы периодически вместе работали над одним делом. О каком же дерьме она говорила? Полтора года назад мы провели совместное вскрытие младенца по имени Ноа, и в качестве причины смерти указали СВДС. Я уже заметил, что у меня в почте была какая-то новая информация по этому делу, ожидавшая, когда я ее открою.

Элли было не остановить.

– Как мы могли упустить травмы губ и переломы задних ребер? Как? На губах были травмы от реанимационных мероприятий, или я Наоми Кэмпбелл! И мы все осмотрели и не заметили никаких переломов ребер, равно как и рентгенолог. Как же теперь этот человек, взглянув на одни лишь только снимки, мог выявить травмы, вызванные удушением, да еще и старые переломы? Скажи мне, Дик!

У родителей покойного Ноа родился другой ребенок. Социальные службы, как оказалось, решили, будто смерть предыдущего ребенка от СВДС вызывает достаточно сомнений, чтобы защитить нового, лишив отца и мать родительских прав. Их иск был рассмотрен в семейном суде. Недавно суд запросил копии нашего отчета по маленькому Ноа, наши записи и сделанные в ходе вскрытия фотографии. Очевидно, все это было недавно просмотрено другим судмедэкспертом, специализирующимся на работе для этого суда. Я нажал на злосчастное письмо. Да, это были его комментарии.

– Элли, но он же не утверждает, будто мы упустили…

– Именно это и говорит!

– Я посмотрю на снимки и перезвоню.

Мне стало не по себе. Было ли такое возможно, что я осмотрел труп младенца, над которым издевались, которого убили, и не заметил доказательства этого? А потом указал в качестве причины смерти СВДС, тем самым оправдав родителей и поставив под удар всех будущих детей, которые у них могли появиться? И неужели эти доказательства были настолько очевидными, что полтора года спустя другой судмедэксперт смог заметить их только по фотографиям?

Я принялся искать материалы по делу. С тех пор у меня уже было много дел, и я пытался вспомнить дату.

Меня вызвала в морг полиция, потому что мать нашла своего младенца мертвым с утра. В комнате отдыха морга с извечным аквариумом меня ожидала Элли – вскрытие ребенка, чья смерть вызывает вопросы, должно проводиться двумя судмедэкспертами, в том числе детским. С Элли прекрасно работать вместе: остроумная и толковая, она выражала стопроцентную уверенность в своих выводах, в чем я ей втайне завидовал.

Я стал пролистывать свои записи. Мать дала маленькому Ноа бутылочку в восемь вечера, а также, поскольку он шмыгал, немного парацетамола. Она уложила его спать, но он дважды за ночь просыпался. Первый раз, где-то в два часа ночи, его убаюкал отец, и он снова уснул. Второй раз ребенок проснулся в пять утра, и отцу все равно было пора вставать на утреннюю смену. Он успокоил ребенка и покинул дом в шесть утра, не разбудив при этом его мать. В семь утра она обнаружила ребенка мертвым. Она выбежала с криками на улицу. Сосед, видевший в телевизионной программе, как проводить реанимацию, подбежал и стал пытаться реанимировать ребенка, пока за это не взялись работники прибывшей «скорой». Безуспешно.

На фотографиях из дома был запечатлен беспорядок, типичный для семьи с маленьким ребенком. Мебели было мало, так как основное пространство занимали большие пластмассовые игрушки, которые обычно бабушки покупают по каталогам. В холодильнике почти ничего не было, за исключением молока и остатков еды, взятой на вынос в ресторане в картонных коробках. Почти всю спальню наверху занимали кровать и детская люлька: на оставшейся поверхности пола валялись горы детской одежды.

Самым же примечательным для нас, судмедэкспертов, была температура в доме. На фотографиях было видно, что термостат стоит на 30 °C, а обогреватели включены на максимум. Полиция сообщила, что в доме было невыносимо жарко. Перегрев ребенка является одним из известных факторов риска СВДС.

Через какое-то время после окончания работы над отчетом всплыл ряд нестыковок. Соседи-мусульмане были шокированы, обнаружив в своих мусорных баках пустые бутылки из-под спиртного, о чем сообщили полицейским. Родители Ноа позже признались, что выбросили эти бутылки ночью. Токсикологи оценили уровень алкоголя в крови отца на момент, когда ребенок предположительно проснулся первый раз: он составлял 200 мг / 100 мл, в два с половиной раза больше допустимой для вождения нормы. Также анализы крови помогли установить, что оба родителя курили марихуану.

Отец в прошлом был осужден за причинение тяжких телесных повреждений после драки, однако никаких данных о насилии в семье не было. У ребенка была зажившая травма плеча, однако она запросто могла быть вызвана осложнениями при родах. У полиции явно были подозрения по поводу этой пары, хотя она и не могла в явном виде сформулировать их причины – хотя они и установили, что дома было так жарко из-за небольшой фермы по выращиванию марихуаны на чердаке. Работники «скорой» утверждали, что ребенок умер за несколько часов до их приезда, а не за один, как уверяла мать. Но они не были полностью в этом уверены. А все следы на теле маленького Ноа можно было объяснить попытками его реанимировать неподготовленным соседом, а также дальнейшими длительными попытками фельдшеров «скорой».