Клей - Ирвин Уэлш

Тот парень обпотел и облизал её с ног до головы, и рубанулся, как только выпустил заряд в гондон, который ещё и натягивал с кривой рожей. Она была пьяна, но, как только он начал, пожалела, что не напилась ещё больше.

Утром он встал рано, оделся и сказал:

– До скорого, Шарлота.

Даже парень, с которым у неё был только петтинг, и тот звал её Арлин и наблевал на пол в её спальне в шале. Это тот, что потом ещё обозлился и сказал, что она со странностями, потому только, что она не захотела с ним фачиться.

Сан-Антонио – не место для слабых духом.

И вот она возвращается домой к маме.

Энджи потеряла серёжку с большим таким кольцом, и Шарлина думала, что стоит об этом напомнить, но Энджи заговорила первой.

– Да уж, довольно с меня хуёв. Лиз – другое дело. Она спать не пойдёт, к себе во всяком случае. Что за баба?

– Секс-машина. Оттарабасить парня из Транента в сортире самолёта уже на обратном пути. Из Транента! Лететь на другой конец света, чтоб заняться этим с чуваком из Транента! – с ужасом сказала Шарлин.

Тут она вздрогнула. Затем они туда и поехали, чтоб пофачиться. А у неё была всего одна случка, и то говённая. И теперь они станут это обсуждать.

Энджи закинула в рот жевачку.

– Да, но ты сама виновата, потащила её на «Манумишн» в последнюю ночь, вот она там вся и промаслилась.

– Ну да-к, когда эта парочка принялась совокупляться, я не знала, куда глаза девать, – сказала Шарлин, вздохнув свободной, что по ней не прошлись.

Шелла взглянула на неё и, потягивая водку с колой, замешанную ещё в аэропорту Ньюкасла, рассмеялась:

– Как, не знала: парнишке этому прямо под сраку!

В туалете Лиза оттянула по краям светлую шевелюру, чтобы добраться до самых корней. Пора уже подкрашивать. Сама она этим никогда не занималась, Энджи постарается записать её на следующую неделю. Чтобы вовремя убрать секущиеся кончики и поддерживать волосы в приличном состоянии, нужен профессионал. Любыми средствами следует избегать домашних потуг, от которых волосы станут либо жирными, либо пересушенными.

От солнца у неё выступили веснушки. Лиза задрала кофту – осмотреть линию загара. Чтобы начать загорать без верха, потребовалась пара дней, и вот теперь, когда загар стал наконец ровным, нужно лететь домой на грёбаном самолёте, чтоб на следующей неделе пойти на работу в заебавший центр телефонных заказов в «Скотиш спинстерс». Увидимся на будущий год.

На будущий год сиськи будут загорать с первого же дня. Лизе всегда хотелось иметь сиськи побольше. Один задротыш сказал ей однажды: «Будь у тебя сиськи побольше, фигура была б идеальная». Отвесил, типа, комплимент, мать его. Она парировала, сказав, что, если б шланг у него был такой же длинный, как нос, он тоже был бы ничего. Ёбырь тоскливый, у него тут же началась паранойя, он стал весь такой застенчивый и угловатый. Некоторые вставляли как надо, но когда их самих взъёбывали – они стухали моментально. Хуже всех были красавчики: эгоцентричные зануды, нарциссы бесхарактерные. Но опять же, если перефачиться с уродами, страдала самооценка. Это, конечно, проблема, но из тех, что лучше иметь.

Малышка Шарлин в отпуске вела себя немного странно. Лиза подозревала, что всё это было для неё немного слишком. Она удивлялась себе, с какой заботой отнеслась к младшей подруге. Когда они ходили в «Вест-Энд» в Сан-Антонио, она, как мама клуша, приглядывала за ней всякий раз, как разношёрстная компания в шортах и футболках пастельных тонов подкатывала к ним, сверкая полными надежды глумливыми ухмылками. Среди таких всегда попадался какой-нибудь недоносок, который направлялся прямиком к Шарлин. Подруга её была маленькой брюнеткой. Тип «тёмной ирландки», как она говорила, делал её похожей на цыганку. Это с материнской стороны. Её по всем меркам симпатичное лицо и богатый бюст предполагали живейшую сексуальность, но была в ней какая-то серьёзность, какая-то неуверенность. Видно было, что всё это её смущает, хоть она и старалась вписаться изо всех сил.

Внизу, под окном вагона, проплывал Бервик. Сколько раз Шарлин видела этот городок из окна, и всё равно он производил на неё впечатление. Помнится, как-то возвращаясь из Ньюкасла с вечеринки, она решилась сойти и исследовать его. Городок оказался вполне приятный, но лучше всего смотреть на него из поезда.

Энджи толканула Шарлин локтём, когда та взяла у Шелы бутылку.

– Эта-то тоже не в себе, – она покосилась на Шелу, – почти такая же, как ты. Помнишь, как ты жарилась с тем чуваком в Бастере?

– Ах… да, тётка, – устало ответила Шела. Она не была в состоянии вспомнить, когда точно это было, зато почувствовала настроение Энджи.

– Да он был бухой!

Теперь Шелла вспомнила. Лучше рассказать самой, чем выслушивать версию Энджи.

– Ну да, мы пошли к нему, но у него так и не встал. С утра я встаю, одеваюсь, а он весь игривый, присунть хочет. Ну я его и послала.

– Это никуда не годится, – сказала Энджи, понимая, что это не та история, которую она имела в виду. Но так как она уже поднабралась и забыла оригинальную версию, эта тоже сойдёт. – Ладно ещё когда глаза залиты, но утром, по трезвянке, тем более ночью у него ещё и не встал.

– Я и говорю. Это как спать с незнакомым. Будто я шлюха какая-нибудь. Я сказала, чтоб он отъебался, тебе дали шанс, сынок, но ты не смог его реализовать. А знаете, что она сказала, – Шелла указала в сторону, куда ушла Лиза, – она сказала, что я сбрендила. Сказала, что нужно было дать ему утром. Я говорю, в пизду, мне пришлось восемь «даймонд-уайтс» заглотить, чтобы с ним поцеловаться. Не собираюсь фачиться с неизвестным уродом, у которого боудн вместо гондона.

В этот момент вернулась Лиза и в сомнении закатила глаза, проскальзывая на своё место рядом с Шелой.

Шарлин с тоской посмотрела в окно, когда поезд проезжал мимо бервикширского побережья.

– Может, она и права. Тут всё дело в мочеточнике. После бухой ночи у пацанов дольше стоит. Я об этом читала. Через это дело моя мама сто лет не могла уйти от отца, даже когда он уже совсем спился. Он просыпался поутру и налаживал ей с пьяного стояка. Она-то думала, это значит, что он её всё ещё любит. Это не более чем химическая потребность. Он бы и в бутылку вставил, если б там было достаточно тепло и мягко.

Все почувствовали, что Шарлин сказала лишнего. Наступила долгая нервная тишина, Шарлин подёргивалась, пока Лиза не произнесла преспокойно:

– Хорошо, что не бутылкой.

Для такой шутки смех был слишком громкий, но для катарсиса – в самый раз. В эту минуту в размякшем от алкоголя мозгу Лизы начали проявляться мутные нездоровые мысли о Шарлин и её отце.

Лиза посмотрела в глаза. Тёмные, ввалившиеся, вспрочем, как и у Шелы, и у Энджи, и, конечно, они ж отрывались весь отпуск. Но глаза Шарлин чем-то отличались, в них читалась какая-то неотступная боль. Это её и напугало, и озаботило.