Моя идеальная - Настя Мирная

Держись, малыш. Я люблю тебя. Я верну тебя.

«Вместе, маленькая, не просто слово. Это моё обещание.»

Тяжёлое, но необходимое воспоминание.

Вместе, родная. Вместе мы справимся. Обещаю. Веришь?

— Верю. — шепчет эфемерный призрак моей девочки, глядя в глаза. — И ты верь, Тём.

Глотаю воздух, смешанный с кровью и болью.

И я верю.

— Мы должны попробовать, пап. — обрубает приятель.

Ещё одни сутки.

Восемь дней…

Остался один.

Смогу ли я бороться дальше? Сил не остаётся. Надежда гаснет. Вера испаряется. Заряд, полученный два дня назад, исчерпывает себя, оставляя отчаяние и холод.

Как держаться? Как бороться? Как жить? Как без неё?..

Раньше я думал, что я сильный. Я ошибался. Блядь, как же сильно я ошибался.

Настя…

Она изменила меня. Она сломала. Она разорвала. Она уничтожила. Она убила.

— Девочка моя, где же ты? Помоги мне. Помоги всем нам.

Чересчур больно. Не справляюсь. Закуриваю сигарету в спальне.

Я сдаюсь. Я ломаюсь.

Затяжка.

Нет сил.

Затяжка.

Самоубийство. Расчётливо. Ожидаемо. Желанно.

Не живу. Без неё не могу.

Четыре цифры. Холодный металл в руке. Отчаянная решимость.

Дуло к виску.

Страха нет. Я сломан. Я оледенел. Я убит.

— Не надо, Тём. — разлетается эхом тихий шелест.

Сильнее сжимаю веки. Больно. Страшно.

Я сошёл с ума?

Я хочу свихнуться, чтобы перестать чувствовать. Есть ли у меня выбор?

— Пожалуйста, родной, не надо. Ещё немного, и всё закончится.

— Сколько ещё, Насть? — шепчу обомлевшими губами. — Я не могу. Я не справляюсь.

Робкое тепло на руке, сжимающей «Макаров».

— Молю, любимый, не сдавайся. Молю, держись…

Держусь. Держусь, сука, из последних, убирая ствол в сейф.

Утром становится немного легче. Ночь забирает желание бороться, а новый день дарит слабую надежду.

У меня нет выбора. У меня нет права на слабости. Сейчас нет…

Второй день мы с Тохой обрываем все телефоны по больницам. Второй день ловим отказы. Второй день никаких зацепок.

Продолжаю верить. Продолжаю цепляться. Продолжаю борьбу с самим собой.

Если сейчас опущу руки, то потеряю все права называть Настю моей. Потому что она — сталь. А я? Кто я теперь? Ком из нервов и страхов?

Слабый. Разорванный. Полуживой.

Нельзя!

Сжимаю кулаки и зубы. Сгребаю остатки воли, веры, надежды. Грызу губы. Пью кровь. Заполняю желудок собственной плазмой. Похуй. Если это единственный шанс справиться, то я справлюсь.

Шесть дней я позволял себе разваливаться на части, потеряв надежду.

Больше никакой слабости.

Упираюсь руками в лёд, который окружает мою душу. С такой силой давлю, что он трещит. Я на коленях. Я, блядь, стою на коленях, вместо того, чтобы идти вперёд.

Отрываю кожу вместе с мясом, вынуждая себя подняться.

Нельзя больше падать.

Первые шаги причиняют боль. За спиной кровавая дорога. Впереди темнота.

Нет, не темнота. Зелёные огни разгоняют её. Иду на этот свет. Продолжаю двигаться, забив на боль, страх, отчаяние.

Если Настя нужна мне как воздух, то какого, мать вашу, хрена я просто отказался от этой функции? Какого хуя я просто смирился с тем, что потерял её?

Один раз я уже свыкся с этим. Больше нельзя.

Шаг. Шаг. Шаг.

Боль не отступает, но и не парализует, как раньше. Я живу с ней. Я, блядь, снова живу, потому что у меня нет права сложить лапки и просто, мать вашу, сдохнуть.

Иду. Скорость выше. Шаги увереннее. Дыхание ровнее.

Удар сердца. Тяжёлый. Натужный. Болезненный. Необходимый. Первый.

Хватаюсь за это.

Бейся. Бейся. Бейся. Борись. Не сдавайся. Бейся.

Если сердце продолжает стучать, значит, моя девочка жива. Она где-то там. Она борется. И я буду.

Девять дней…

Я помню об установленных для себя сроках, но даже мысли о самоубийстве не допускаю. Хватит ныть и расклеиваться. Хватит быть слабым.

Растираю кулаками воспалённые от бесконечного сидения за ноутом глаза. Нет, я больше не позволяю себе слёз. Никаких слабостей. Никаких сомнений. Только незыблемая вера и непоколебимая решимость найти мою девочку во чтобы то ни стало.

Сегодня Тоха не приезжает. Странно, но это первая ночь, когда он не храпит на моём диване. Ночь, которая должна была стать для меня последней.

Откинувшись на спинку дивана, делаю большой глоток виски. Напиваться я не собираюсь, просто в данный момент мне необходимо хоть что-то, что может согреть промёрзшее нутро. Замена слишком слабая, но всё же спасающая.

Без каких-либо мыслей таращусь в чёрную ночь. Я жду. Сам не знаю, чего жду, но продолжаю это делать.

В меня закрадывается какая-то тихая уверенность, что что-то должно произойти. Переломный момент.

Как можно быть уверенным в этом? Я, блядь, не знаю. Возможно, дело в том сне?

Сам не замечаю, когда отрубаюсь.

— Ответь на звонок, Тёма.

Открываю глаза, понимая, что уснул. Мне это приснилось или всё же нет?

Смотрю на молчащий телефон.

— Какой звонок, Насть? — шуршу севшим голосом.

Наверное, мне стоит обратиться к специалисту, потому что я не только продолжаю говорить с человеком, которого нет рядом, но и видеть любимую.

Я точно двинулся кукухой, но если уж вообще без пиздежа, я не хочу с этим бороться. Так легче.

Устало поднимаюсь с дивана. Бесцельно брожу по квартире.

Я не могу просто бездействовать. Я должен хоть что-то сделать. Надо ехать в Карелию, пусть и не имея конкретной цели. Я знаю, что моя девочка там. А ещё там моё прошлое. Раньше мысли о родном городе вгоняли меня в панику, но теперь мне плевать на все страхи.

Залетаю в спальню, открывая шкаф, как где-то раздаётся тихое жужжание. Замираю с полунатянутыми штанами, прислушиваясь к шуму. Он исходит откуда-то из района кровати.

Переворачиваю всё, пока не натыкаюсь на Настин телефон.

С того ужасного утра я больше не хватаю бездумно трубки, поэтому сейчас внимательно смотрю на номер, высветившийся на экране.

Код моего родного города.

— Алло? — хриплю, закрывая глаза.

Так вот о каком звонке шла речь.

Страшно. Блядь, очень страшно услышать голос собеседника.

Это Настя? Должанский? Кто?

— Артём Северов? — выбивает мужской голос.

Лёгкие до отказа.

— Да. А ты кто? Откуда у тебя этот номер?

Вся грёбанная область знает, что нет смысла звонить Насте. Все девять дней её труба молчала.

— Номер написала девушка, которую мы с отцом подобрали на дороге девять дней назад с ножевым ранением бедренной артерии.

Первая мысль после этих слов: жива ли она?

Вторая уже адекватная: она жива!

— Где она? — выдыхаю с надеждой.

— В больнице.

— В какой, блядь, больнице?! — срываюсь, скрипя зубами.

Что, блядь, за мудак?! Какого хера нельзя просто сказать?

— В нашей больнице, братиш.

Едва не роняю телефон, когда