Страдать, чтобы простить - Ребекка Донован

— Привет. — Похоже, я застала Эвана врасплох — он едва не вывалился из гамака. Я виновато скривилась: — Прости, пожалуйста.

— Ничего страшного. Зато теперь я знаю, что ты чувствуешь, когда такое случается с тобой.

— Очень смешно, — поморщилась я. — Ну что, не спится?

— Нет, мысли мешают, — ответил я. — А тебе?

— Тоже. — Кутаясь в светло-зеленый плед, она придвинулась чуть ближе.

— Возможно, стоит поговорить о том, что произошло сегодня вечером, а? — вкрадчиво спросил я, когда она остановилась рядом с гамаком.

Ее темные глаза задумчиво блеснули.

— Не уверена, что у меня хватит пороху.

— Присаживайся на гамак, — немного подвинувшись, предложил я.

Эмма осторожно опустилась на гамак, откинулась на спину и поджала ноги.

— А ты можешь сказать нечто такое, что я всегда хотел знать? — Я два года прокручивал в голове этот вопрос.

— Что именно? — поинтересовалась Эмма.

Она сразу напряглась и, словно желая защититься, стянула плед на груди.

— А что тебе тогда снилось?

Я вспомнил те ночи, когда она просыпалась в холодном поту от собственных криков. Тогда, два года назад, ее кошмары преследовали и меня. Я буквально корчился от бессилия, поскольку не мог защитить любимую девушку от страшных снов.

Эмма слегка надула губы и вздохнула.

Уже целый год не было ночных кошмаров. Но зато появилась пустота в душе. Хотя никакой загадки тут нет. Я перестала бояться смерти, а потому ее лики больше не пугали меня.

— Мне снилось, будто я умираю, — объяснила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Будто меня снова и снова убивают. И я всегда просыпалась именно в тот момент, когда собиралась сделать последний вдох. Но ощущения ужаса и беспомощности были настолько реальными, что казалось, убежать от нее просто невозможно.

— От нее? — с горечью в голосе переспросил Эван. — Тебе снилась Кэрол?

Я зябко поежилась, ее имя острым ножом вонзилось в мое сердце.

— Как правило, да.

— Ненавижу эту женщину, — с надрывом в голосе произнес Эван. — В ту ночь я чуть было не убил ее, поскольку уже не контролировал себя. Наверное, это было написано на моем лице, так как Джордж тут же встал между нами. И тогда я сосредоточился исключительно на тебе. Я заклинал тебя снова дышать. Чтобы ты… — Он тяжело сглотнул и будто окаменел.

— Эй! — окликнула я Эвана. — Но я ведь здесь.

— Почему она тебя так ненавидела? Почему хотела заставить тебя страдать?

— Не знаю, — со вздохом сказала я.

— Или не хочешь знать? Не хочешь понять, что сделало ее законченной психопаткой. — Слова Эвана были пронизаны болью и гневом.

— Нет, — едва слышно проронила я. — Ее жестокость не поддается объяснению. Я не понимаю, за что она подвергала меня таким адским мучениям. Но прощать ее я тоже не собираюсь. Сейчас самое главное — понять, как жить дальше, ибо в противном случае придется признать, что ей таки удалось убить меня.

При этих словах я невольно вскинул голову:

— Что ты такое говоришь?! Ты ведь не считаешь, что заслужила смерти?! Ответь мне, Эмма!

— Я имела в виду несколько другое. — Ее голос звучал монотонно и слегка отстраненно, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом. — Я не знаю, чего заслужила, а чего нет. Но я точно знаю, что продолжать жить — работа не для слабонервных, с которой я пока не слишком-то хорошо справляюсь. — Я был потрясен ее убитым голосом, но, прежде чем успел открыть рот, она добавила: — И как напоминание об этом я сделала татуировку. Причем еще тогда, когда страдала от ночных кошмаров. Она должна помочь мне не пропасть в нашем жестоком мире. Удержаться на поверхности.

— А можно посмотреть?

Эмма села, и я, упершись ногой в пол, зафиксировал гамак. Согнувшись чуть ли не пополам, она задрала футболку и обнажила наколку на боку. Я включил телефон и при тусклом свете экрана рассмотрел рисунок. Полумесяц, профиль мужчины с закрытыми глазами и изысканный фон из бесконечно повторяющихся слов: «Это только сон». Слова эти, повторяясь как заклинание, шли концентрическими кругами сверху вниз и неожиданно прерывались фразой: «Открой глаза и живи».

Я осторожно дотронулся до ее нежной кожи, сразу покрывшейся мурашками, и обвел пальцем вытатуированные крошечные качели, свисающие с букв последнего предложения.

— Быть может, мне следует вытатуировать: «Она по-прежнему дышит»? — прошептал я, когда Эмма опустила футболку.

— Помнишь, ты рассказывал о повторяющемся ночном кошмаре, в котором я постоянно уходила от тебя. Скажи, тебе тогда снилось, будто я умерла, да?

Я не хотел вспоминать о тех ночах, когда мне снилось, что я, опоздав всего на секунду, нахожу лишь ее хладное тело.

— Не всегда, — неохотно признался я. — Иногда мне снится, будто я везде ищу тебя, но не могу найти. И тогда я в панике просыпаюсь. А иногда… будто я опоздал… и из моей груди вырывают еще бьющееся сердце.

Я увидела, как застыл его взгляд при воспоминании о ночах отчаяния, и мне стало трудно дышать. Можно было только представить, каково это — очнуться от ночного кошмара и понять, что все это не сон. Я нежно погладила его по щеке, и он удивленно поднял на меня глаза.

— Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня. Я хочу, чтобы ты простил меня, — прошептала я. — Хочу, чтобы ты снова любил меня. Но дело в том, что я сама не могу простить себя. Ведь в любом случае все упирается в умение прощать, так?

— Ты права. — Эван взял в ладони мою руку и прижал к своей груди. — Эмма, я никогда не переставал любить тебя. Но я не знаю, как любить тебя.

У меня по щеке скатилась слеза.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что, если бы я все делал правильно, ты бы не стала ничего скрывать от меня.

— Я боюсь. Боюсь, что когда ты узнаешь правду, то сразу возненавидишь меня. Чего я никак не могу допустить. Эван, я живу только благодаря тебе. Ты даже не представляешь, сколько раз ты спасал меня. Но я боюсь, что не оправдала твоих усилий. А ведь я так хочу стать лучше. Быть достойной тебя. Позволить тебе любить меня. Но я не знаю, как этот сделать.

— Эмма, не надо ничего позволять мне. Я люблю тебя. От тебя лишь требуется любить меня, как я тебя. Это все, что мне нужно. Ты нужна мне. Очень нужна.

Я был потрясен силой наших признаний, начисто лишенных словесной шелухи. Несколько напуган и одновременно воодушевлен. Она наконец-то открыла свою душу. И наконец-то отпала необходимость постоянно вызывать ее на откровенность. Но в то же время меня встревожило то, что она сказала. Я не знал, куда это может нас завести. Более того, мое сердце буквально разрывалось от застывшей в глазах Эммы боли.