Зеленая миля - Стивен Кинг

Я поднялся и побрел среди раскрытых чемоданов и разорванныхлюдей, громко выкрикивая жену по имени. Помню, как отшвырнул ногой будильник,еще, как увидел лежащего в куче стекла мертвого мальчика лет тринадцати, вкедах «Филаделфия флайерз», у него была лишь половина лица. Я чувствовал, какдождь хлещет меня по лицу, потом зашел в переход и дождь на некоторое время поутих.Когда я вышел с другой стороны, он начался снова, капли били меня по щекам и полбу. Недалеко от разбитой кабины грузовика с удобрениями я нашел Джен. Я узналее по красному платью – одному из лучших. Самое лучшее она, конечно, берегладля церемоний.

Она еще была жива. Я потом часто думал, что лучше – дляменя, если не для нее, – если бы она погибла сразу. Мне было бы чуть легчерасстаться с ней, чуть более естественно. А может, я просто себя обманываю наэтот счет. Точно знаю одно: я бы никогда не отпустил ее, в самом деле.

Она вся дрожала. Одна туфля слетела, и я видел, какдергается ее нога. Ее глаза оставались открыты, но не видели, левый наполнилсякровью и, упав рядом с ней на колени в пахнущем дымом дожде, я думал только отом, что это дрожание означает: ее казнят электричеством; ее казнили наэлектрическом стуле и я должен удержать регулятор, пока не поздно.

– Помогите! – закричал я. – Кто-нибудь, помогите! Никто непришел, никто не помог. Дождь все шел и шел – сильный, крупными каплями онпригладил мои все еще черные волосы – я держал Джен на руках, и никто непришел. Ее пустые глаза смотрели на меня изумленно, и кровь потоком лилась изразбитой головы. Рядом с ее судорожно сжимающейся рукой валялся кусокхромированной стали с буквами «ГРЕЙ». Тут же лежала едва ли четвертая частьтого, кто еще недавно был бизнесменом в коричневом шерстяном костюме.

– Помогите! – опять закричал я, повернулся к переходу и тамувидел Джона Коффи, стоявшего в тени, словно тень, – крупный мужчина сдлинными, свисаю-щими руками и лысой головой. – Джон! – крикнул я. – О Джон,пожалуйста, помоги! Помоги Дженис!

Капля дождя попала мне в глаза. Я сморгнул – и Джон Коффиисчез. Я увидел тени, которые принял за него... но это были не только тени, яуверен. Он был там. Может, только его призрак, но он там был, и дождь на еголице смешивался с нескончаемым потоком слез.

Дженис умерла у меня на руках, прямо там, под дождем, рядомс грузовиком с удобрениями, пахнущем горящим дизельным топливом. Она неприходила в сознание: глаза не прояснялись, и губы не прошептали последних слово любви. Просто ее тело судорожно дернулось у меня под руками – и все. Впервыеза долгие годы я вспомнил сидящую в постели Мелинду Мурс, которой все доктора вИндианоле предрекали скорую смерть, Мелинду Мурс – свежую и отдохнувшую,разглядывающую Джона Коффи ясными, удивленными глазами. Мелинду, которая сказала:«Мне снилось, что ты блуждаешь в темноте, как и я. Мы нашли друг друга».

Я опустил бедную, разбитую голову жены на мокрый бетоншоссе, встал на ноги (это было легко, я отделался одним небольшим порезом налевой руке) и закричал его имя в тень перехода:

– Джон! ДЖОН КОФФИ! ГДЕ ТЫ, ПАРЕНЬ?

Я пошел к этим теням, отбрасывая с пути плюшевого мишку сокровавленным мехом, пару очков в металли-ческой оправе с разбитым стеклышком,оторванную руку с обручальным кольцом на пальце.

– Ты спас жизнь жене Хэла, почему не моей? Почему не Дженис?ПОЧЕМУ НЕ МОЕЙ ДЖЕНИС?

Ответа не последовало, – только запах горящего мазута игорелой плоти, только дождь, бесконечно льющий с серого неба, барабанящий побетону. Моя жена лежала мертвая на дороге за моей спиной. Ответа не было тогда,нет его и сейчас. Но, конечно же, Джон Коффи спас не только Мелли Мурс в 1932-мили мышонка Дэла, того, кто умел делать фокус с катушкой и искал Дэла задолгодо его прихода... и задолго до прихода Джона Коффи.

Джон спас и меня, и спустя годы, стоя под неустаннымалабамским дождем в поисках человека, которого не было среди теней, блуждающихв переходе, стоя среди разбросанного багажа и тел погибших, я узнал ужаснуювещь: иногда нет совершенно никакой разницы между спасением и проклятием.

Я чувствовал, как что-то проходило сквозь меня, когда мывдвоем сидели на его койке 18 ноября 1932 го-да. Проистекало из него в меня. Тастранная сила, которой он обладал, пробегала по нашим сомкнутым рукам, какникогда не смогут наши любовь, надежда и добрые намерения. Я чувствовал сначалапокалывание, потом оно превратилось во что-то огромное и перепол-няющее,похожее на волну – сила, которой я никогда не чувствовал ни прежде, ни потом. Стого дня у меня никогда не было ни воспаления легких, ни гриппа, ни хотя быпростуженного горла. У меня никогда больше не было «мочевой» инфекции, дажепорезы никогда не гноились. Иногда я болел простудой, но не часто: раз в шестьили семь лет, и, хотя люди, которые не простуживаются, обычно болеют болеесерьезно, со мной было совсем не так. Однажды, в том ужасном 1956 году, у менявышел желчный камень. И хотя это может показаться странным, что-то во мнеобрадовалось боли, с которой выходил этот камень. Это был единственный раз,когда я испытал боль со времени моих проблем с мочевой системой двадцать четырегода назад. Болезни, уносившие одного за другим моих друзей и любимых, поканикого из них не осталось: инсульты, рак, инфаркты, болезни печени и крови –меня миновали, объехали, как машины объезжают оленя или енота на дороге. Вединственной серьезной катастрофе я не пострадал, отделался лишь царапиной наруке. В 1932-м Джон Коффи зарядил меня жизнью. «Наэлектризовал» меня жизнью,можно сказать. Со временем я, конечно, умру, все иллюзии насчет бессмертия,если они у меня и были, канули в Лету вместе с Мистером Джинглзом, но я пожелаюсмерти задолго до ее прихода. Честно говоря, я уже хочу смерти, с тех пор какумерла Элен Коннелли. Нужно ли об этом говорить?

Я просматриваю эти страницы, листая их своими дрожащими, встарческих пятнах руками, и мне интересно, есть ли здесь какой-то смысл, как вкнижках, которые считаются духовно возвышающими и облагора-живающими. И я опятьвозвращаюсь к проповеди своего детства, шумным собраниям в Церкви молитвы «Отченаш, сущий на Небесах», и вспоминаю, как проповедник говорил, что Божье око недремлет, оно видит и замечает даже самое малое из своих созданий. Когда явспоминаю Мистера Джинглза и те щепочки, что нашли мы в дыре балки, то думаю,что так и есть. Но ведь тот же Бог так жестоко принес в жертву Джона Коффи,пытавшегося творить добро по-своему, как только ветхозаветный пророк могпринести в жертву беззащитного агнца, ...как Авраам пожертвовал бы собственнымсыном, если бы ему и впрямь повелели. Я вспоминаю слова Джона, что Уортон убилблизняшек Деттерик их любовью друг к другу, и такое происходит каждый день повсему миру. Значит Бог позволяет, чтобы оно случалось, и, когда мы говорим: «Яне понимаю», Бог отвечает: «Мне все равно».

Я думаю о Мистере Джинглзе, который умирал, когда я стоял кнему спиной и все мое внимание сосредоточилось на недобром человеке, чьимлучшим чувством, кажется, было мстительное любопытство. Я думаю о Дженис,ушедшей из жизни в судорогах и о ее последних секундах, когда я стоял наколенях возле нее под дождем. «Перестань, – пытался я сказать Джону в тот деньв его камере. – Отпусти мои руки, я утону, если не отпустишь. Утону иливзорвусь».