Зеленая миля - Стивен Кинг

– Я увидел все, когда тот плохой парень схватил меня, –сказал Джон. – Тогда я понял, что это он сделал. Я видел его в тот день, он былсреди деревьев, и я видел, как он их бросил и убежал, но...

– Ты забыл, – подсказал я.

– Верно, босс. Пока он до меня не дотронулся.

– Почему они не кричали, Джон? Он ударил их так, что потеклакровь, родители находились прямо над ними, наверху, почему же они не кричали?

Джон посмотрел на меня своими нездешними глазами:

– Он сказал одной из них: «Если будешь шуметь, я убью твоюсестру, а не тебя». То же самое он сказал другой. Понимаешь?

– Да, – прошептал я и увидел все. Веранду Деттериков втемноте. Уортона, склонившегося над ними, как вампир. Одна из них начала зватьна помощь, но Уортон ударил ее, и кровь потекла из носа. На веранде была этакровь.

– Он убил их любовью, – объяснил Джон. – Их любовью друг кдругу. Теперь ты понимаешь, как все было?

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он улыбнулся. Слезыпотекли снова, но он улыбался.

– И вот так каждый день, – сказал он, – по всему миру. –Потом лег и повернулся лицом к стене.

Я вышел в коридор, закрыл его камеру и пошел вверх покоридору, к столу дежурного, все еще как во сне. Я вдруг понял, что слышу мыслиБрута, очень слабый шепот о том, как пишется слово, по-моему «получить». Ондумал: "После "ч" пишется "и" или"ы"?". Потом поднял глаза и начал улыбаться, но улыбка погасла,как только он разгля-дел меня получше.

– Пол? – спросил он. – Ты в порядке?

– Да. – И я передал ему то, что рассказал мне Джон, не все,конечно, опустив то, как повлияло на меня его прикосновение (об этом я нерассказывал даже Дженис; Элен Коннелли будет первой, кто узнает, если... еслизахочет прочесть эти последние страницы), но я повторил ему то, что Джон сказало своем желании уйти. Это немного успокоило Брута, но я почувствовал(услышал?), как он спрашивает себя, а не придумал ли я все, чтобы облегчить егомучения. Потом я почувствовал, что он решил мне поверить, просто потому, чтотак будет легче, когда придет время.

– Пол, что, опять твоя инфекция вернулась? – спросил он. –Ты весь горишь.

– Нет, со мной все хорошо. – Мне было не очень хорошо, но ябыл уверен, что Джон сказал правду и что скоро все образуется.

– Все равно, тебе не помешало бы пойти в свой кабинет иненадолго прилечь.

В этот момент даже сама мысль о том, чтобы прилечь,показалась мне смешной и я чуть не рассмеялся. Мне хотелось сделать что-нибудьосновательное, например самому построить небольшой дом, потом обшить егодосками, разбить за домом сад и посадить деревья. И все это до ужина.

«Вот как, – подумал я. – Каждый день. По всему миру. Этатемнота. По всему миру».

– Нет, я пойду в административный корпус. Надо кое-что тампроверить.

– Как скажешь.

Я дошел до двери, открыл ее, а потом оглянулся.

– Ты все правильно пишешь: п-о-л-у-ч-и-т-ь, после"ч" пишется "и". И всегда так. По-моему, у этого пра-виланет исключений.

Я вышел, не оглядываясь, чтобы не видеть, как он смотрит,открыв рот.

Я продолжал двигаться весь остаток смены, не в силах усидетьна месте больше пяти минут. Я пошел в административный корпус, а потом вышел впустой прогулочный дворик и стал носиться взад и вперед, пока охранники навышках, наверное, не подумали, что я спятил. Но к концу смены я началуспокаиваться, и шорох мыслей в голове – как шорох листьев – тоже порядкомпоутих.

Однако на полпути к дому это чувство опять стало сильным.Как моя «мочевая» инфекция. Мне пришлось припарковать «форд» у обочины, выйти ипробежать почти с полмили, опустив голову, работая локтями, и дыхание,вырывающееся у меня из горла, было горячим, словно я согревал его под мышкой.Потом наконец я действительно почувствовал себя нормально. Я потрусил назад,туда, где припарковал свой «форд», а половину пути прошел, и пар изо ртаподнимался в морозный воздух. Приехав домой, я передал Дженис слова Джона Коффио том, что он готов и хочет уйти. Она кивнула с видом облегчения. Стало ли ейлегче? Не могу сказать. Шесть часов назад, даже три, я бы знал, но тогда уженет. И это было хорошо. Джон все повторял, что он устал, и теперь я понималпочему. То, чем он владел, очень утомляет. И заставляет желать отдыха и тишины.

Когда Дженис поинтересовалась, почему я такой красный и отменя так пахнет потом, я ответил ей, что остановил машину по дороге и слегкапробежался. Я сказал ей только это, как уже упоминал (сейчас исписано слишкоммного страниц, и мне не хочется просматривать их, чтобы вспомнить), мы никогдане лгали друг другу, я просто ничего не объяснил ей.

А она не спросила.

В эту ночь, когда настал черед Джона Коффи пройти по ЗеленойМиле, грозы не было. Было холодно, как всегда в это время года в тридцатыегоды, и миллионы звезд рассыпались над убранными и вспахан-ными полями, инейблестел на оградах и, словно бриллианты, мерцал на сухих стеблях кукурузы.

Брутус Ховелл был распорядителем на казни, ему предстоялонадеть на Джона Коффи шлем и приказать Ван Хэю включить в нужное времярубильник. Билл Додж находился в аппаратной вместе с Ван Хэем. Примерно водиннадцать двадцать в ночь на 20 ноября Дин, Харри и я подошли к нашейединственной обитаемой камере, где на краю койки сидел Джон Коффи, свесив рукимежду колен, на воротнике голубой рубашки было заметно маленькое пятнышкоподливки. Он смотрел на нас сквозь прутья решетки и выглядел, кажется, гораздоспокойнее, чем мы. Мои руки были ледяными, а в висках стучало. Одно дело знать,что он хотел этого и выполнить свою работу, – и совсем другое дело – сознавать,что казнишь человека за чужое преступление.

В последний раз я видел Хэла Мурса в тот вечер около семи.Он находился у себя в кабинете, застегивал пальто. Хэл был бледен, руки дрожалитак, что он никак не мог справиться с пуговицами. Мне даже хотелось убрать егоруки и застегнуть ему пальто, как ребенку. Ирония в том, что Мелинда выгляделалучше, когда мы с Джен навещали ее в предыдущие выходные, чем Хэл Мурс вечеромперед казнью Джона Коффи.

– Я на эту казнь не останусь, – сказал он. – Там будетКэртис, и я знаю, что Коффи в надежных ру-ках – твоих и Брута.

– Да, сэр, мы постараемся, – успокоил его я. – А что слышноо Перси? Он как, приходит в себя?

Я, конечно, имел в виду не это. Не сидит ли он сейчас вкомнате и не рассказывает ли кому-нибудь, скорее всего врачу, о том, как мызасунули его в смирительную рубашку и заперли в смирительной комнате, какзаключенного... как всех других идиотов, выражаясь языком Перси? А если и так,то верят ли ему?