Читающая по цветам - Элизабет Лупас

Мне помог запах, запах растений и конюшни – лошадей и овса и затхлой соломы. Даже разлагаясь, зерна овса и ячменя и соломинки заговорили со мною.

«Вспомни. Вспомни. Вспомни утро после того дня, когда тебя выдали за него замуж, вспомни прикрытую соломой ямку в земле, и как ты споткнулась и упала».

В сарае действительно был земляной пол. Если я сумею выкопать яму в том месте, куда Лорентен наступит, когда вернется, выкопать яму и прикрыть ее сверху соломой, то он споткнется и упадет. Если это застанет его врасплох, а я буду начеку, у меня появится одно мгновение, когда я смогу напасть на него, выхватить его кинжал и заколоть его.

Одно мгновение. Если я начну колебаться, если не сразу ухвачу рукоять кинжала, если немедля не всажу острие в уязвимое место, у меня ничего не выйдет.

Я должна попытаться. У меня все получится. Мысль о том, как я вонзаю собственный кинжал Лорентена в пульсирующую жилку на его горле, наполнила меня мстительной радостью

Пока мои малышки пели все те песенки, которым научила их тетушка Мар, – «Tante Mar упала; нет, я не стану думать об этом сейчас», – я встала, подошла к двери, прислонилась к ней спиной и сделала шаг в комнату. Надо было правильно рассчитать, где рыть яму – поскольку дверные петли были справа, она должна располагаться немного левее середины двери. Поскольку Лорентен будет стоять снаружи, когда станет отпирать замок и сделает первый шаг внутрь, пожалуй, надо начать копать примерно в двух третях шага, считая от порога. Итак, я выбрала место и начала копать.

Мои изрезанные руки невыносимо болели, ногти ломались и рвались. Мне еле-еле удалось вырыть в утоптанной земле ямку глубиной в дюйм[100].

Я, задыхаясь, села на землю. Прядь неровно отрезанных волос упала мне на щеку и прилипла к лицу, мокрому от пота и слез. Мои дети перестали петь и заснули, измученные страхом и потрясением. Футляр для ароматического шарика, принадлежавший моей матери, тихо звякнув, соскользнул с моей талии на землю.

Футляр для ароматических трав моей матери.

«Матушка, – подумала я, – ты бросила меня ради монахинь в монастыре на Монмартре, и я так и не простила тебя за все те годы, что я росла. Помоги мне сейчас. Я прощаю тебя – только помоги мне».

Трясущимися руками я раскрыла футляр и начала копать его острыми зубчатыми створками. Ароматы лаванды и тимьяна успокаивали меня, а створки футляра легко вгрызались в землю. У меня ушло совсем немного времени, чтобы выкопать овальное углубление размером с мужскую ступню и глубиною в добрый фут[101]. Если он, ничего не подозревая, провалится в эту яму, то наверняка потеряет равновесие и упадет.

Я сделала яму еще глубже и прокопала ее так, что ее край был скошен в сторону двери, чтобы нога вошедшего точно в нее скользнула. Затем я небрежно накидала сверху соломинок, так, чтобы это не выглядело кучей соломы, а всего лишь ровной поверхностью, которая не привлечет внимания человека, входящего в темную комнату, ни о чем не подозревая.

Теперь мне оставалось одно – ждать. Я должна была бодрствовать и быть начеку, готовая к прыжку. Сколько времени прошло? Было чуть меньше полудня, когда Блез Лорентен заговорил со мною около входа в королевскую часовню, и тогда как раз начиналась свадебная месса в честь новобрачных: Мэри Ливингстон и Джона Семпилла. Сколько часов миновало с тех пор – два, три, пять? Я была голодна, мне хотелось пить, все тело ныло. Руки болели, точно их жгло огнем. Я осторожно несколько раз сжала и разжала кулаки – нельзя было допустить, чтобы мои пальцы задеревенели, не то я не смогу выхватить из ножен кинжал Лорентена, даже если у меня будет такая возможность.

«Tante Mar упала. Тут вы совершенно правы. Они все мертвы».

Я помолилась святому Ниниану, чтобы все это было неправдой, но в глубине души я понимала – так оно и есть. Они наверняка все сражались за Майри и Китти до последнего – и Уот, и Дженет, и Джилл, хрупкая тетушка Мар и мой милый храбрый Сейли с его крапчатыми лапами. Я заплакала, сдерживая рыдания, чтобы не разбудить детей, и помолилась за их души. Потом я начала молиться добрым богиням полей и урожая, благодаря их за овес, солому, за их запахи, которые заговорили со мной. Я молилась за спасение жизней моих дочерей.

Я вознесла молитву Зеленой Даме Грэнмьюара, прося ее дать мне силу убить Блеза Лорентена его собственным кинжалом и омыть руки его кровью.

Светлый ободок по краям и сверху двери погас, стало быть, наступил вечер. Это хорошо. Значит, когда дверь наконец откроется, поток света не ослепит меня. Я продолжала сгибать и разгибать пальцы и ходить взад и вперед по сараю. Воздух был тяжелым и спертым.

Сначала до меня донеслись голоса – издалека. Затем шум приближающихся сапог, потом скрежет и лязг отпираемого замка, поднимаемого засова.

Дети все еще спали. Я притаилась рядом с ними, как будто просидела там весь день. В последний раз я согнула и разогнула пальцы. Кровь на порезах уже засохла, и я почувствовала, как ее корка трескается.

Дверь заскрипела и отворилась, сметя в сторону всю мою тщательно уложенную солому. Это не входило в мои планы. Но я все равно напрягла ноги и оперлась кончиками пальцев о землю, готовая к прыжку.

Блез Лорентен шагнул в комнату. Он был абсолютно уверен в себе и, глядя на меня, улыбался. Его левая нога резко провалилась в выкопанную мною яму, лодыжка громко хрустнула, и все тело завалилось вбок.

Я прыгнула на него с леденящим душу криком. Он стоял, опершись на правое колено, его левая нога была сломана, он почти потерял равновесие, и был застигнут врасплох, и я набросилась на него, как дикая кошка, кусаясь и царапаясь. Он что-то выкрикнул и потянулся за кинжалом. Я глубоко вонзила зубы в плоть над его локтем, и он, вопя, ударил меня второй рукой. Его кулак ударился о мою скулу, голова моя дернулась, но я только крепче стиснула зубы. В тот же самый миг мои пальцы сжались вокруг эфеса его кинжала.

…и я почувствовала, что сжимаю металлическую голову сокола…

Я не стала заносить руку для удара – он бы перехватил мое запястье, а его сила была куда больше моей. Вместо этого, едва выхватив кинжал из ножен на его боку, я вспорола им уязвимую складку между его животом и бедром, затем, держась за эфес обеими руками, дернула клинок вбок и вверх. Если бы в моих силах было кастрировать его одним ударом, я бы сделала это с радостью, но металлические концы шнуровки его коротких, до колен штанов, и гульфик защитили его мужское достоинство. Однако его кровь тугой струей брызнула вверх, горячая, красная, и он отпустил меня и, словно мокрица, свернулся в клубок, стараясь защитить свою мягкую плоть.

– Майри! – крикнула я, – Майри-роза, хватай Китти и беги, беги, беги!

Майри уже проснулась – мой первый крик разбудил их обеих. Она схватила Китти за талию и потащила ее к двери. Китти ревела как резаная, но Майри продолжала молча и решительно тащить ее к выходу. Я встала на колени рядом с Блезом Лорентеном и попыталась вонзить кинжал ему в горло. Но клинок только скользнул по его ключице, оставив длинный, неглубокий порез на его плече. На его рубашке расплылось еще одно кровавое пятно. Он крякнул и слабо махнул рукой.