Шерлок Холмс: повести, рассказы - Артур Конан Дойль

ответил полковник. – Полагаю, мне выпала великая честь: я был допущен к изучению ваших сыскных методов. Признаюсь, они превзошли мои ожидания, и я совершенно не в состоянии объяснить, как вы достигли такого блестящего результата. У меня не было ни малейших подозрений, да и сейчас я ничего не понимаю.

– Боюсь, мое объяснение разочарует вас, но я положил за правило никогда не скрывать свои методы расследования от моего друга Уотсона или любого человека, проявляющего к ним разумный интерес. Но сначала, полковник, я позволю себе угоститься глоточком вашего бренди: та стычка в гардеробной у Каннингемов порядочно измотала меня. В последнее время мои силы вообще подвергаются серьезному испытанию.

– Надеюсь, у вас больше не было этих нервных приступов.

Шерлок Холмс от души рассмеялся.

– Об этом я упомяну в свою очередь, – сказал он. – Я изложу события по порядку и обращу ваше внимание на разные обстоятельства, которые привели меня к окончательному выводу. Не стесняйтесь задавать вопросы, если какие-то рассуждения покажутся вам недостаточно ясными.

В искусстве сыска, когда вы имеете дело с рядом фактов, очень важно определить, какие из этих фактов являются случайными, а какие имеют жизненно важное значение. Иначе ваше внимание будет рассеиваться, вместо того чтобы сосредоточиться на главном.

Итак, в этом деле у меня с самого начала не было ни малейших сомнений, что ключ к разгадке следует искать в обрывке записки, оставшемся в руке убитого человека. Но, прежде чем перейти к рассуждениям, хочу привлечь ваше внимание к одному обстоятельству: если рассказ мистера Алека Каннингема был правдивым и если убийца, застреливший Уильяма Керована, убежал мгновенно, то он просто не мог вырвать записку из руки мертвеца. Но если это сделал не убийца, то кто же? Остается сам Алек Каннингем; ведь когда его отец спустился вниз, к месту преступления уже сбежалось несколько слуг. Это простое соображение, но инспектор упустил его из виду, так как начал с предпосылки, что владельцы дома не имели никакого отношения к убийству. Я же всегда подхожу к делу без предвзятости и послушно следую за фактами. Поэтому уже в самом начале расследования я обнаружил, что начинаю с подозрением относиться к той роли, которую сыграл мистер Алек Каннингем.

Затем я очень тщательно изучил уголок записки, полученный от инспектора. Мне сразу же стало ясно, что он был частью весьма необычного документа. Вот эта записка. Не кажется ли вам, что в ней есть одна подозрительная особенность?

– Почерк очень неряшливый, – заметил полковник.

– Мой дорогой сэр! – воскликнул Холмс. – Не может быть ни малейшего сомнения, что эта записка написана двумя людьми, чередовавшими слова. Когда я обращу ваше внимание на энергичное «t» в словах «at» и «to» и попрошу вас сравнить его с вялыми, слабо выраженными буквами в словах «quarter» и «twelve», вы моментально признаете этот факт. Поверхностный анализ этих четырех слов позволит вам утверждать с совершенной уверенностью, что слова «learn» и «maybe» написаны более сильной рукой, а «what» – более слабой.

– Клянусь Юпитером, это ясно как день! – вскричал полковник. – Но с какой стати два человека решили написать послание таким образом?

– Очевидно, дело было нечистое, и один человек, не доверявший другому, решил, что независимо от исхода предприятия каждый должен взять на себя равную долю ответственности. Далее ясно, что в этой компании зачинщиком был тот, кто писал слова «at» и «to».

– Как вы догадались?

– К такому выводу можно прийти, исходя из характера одного почерка по сравнению с другим. Но у меня были и более веские причины для подозрений. При внимательном изучении записки вы заметите, что человек с более твердым почерком сначала написал все свои слова, оставив пробелы для сообщника. Этих пробелов не всегда хватало, и второму человеку приходилось втискивать свое «quarter» между «at» и «to», откуда следует, что последние слова были уже написаны. Тот, кто писал первым, несомненно, и составил план действий.

– Блестяще! – воскликнул мистер Эктон.

– Все это лежало на поверхности, – возразил Холмс. – Однако теперь мы подходим к важному моменту. Возможно, вы не знаете, что метод определения возраста человека по его почерку был доведен специалистами до значительного совершенства. В нормальных условиях возраст человека с достаточной уверенностью можно определить в пределах десяти лет. Я говорю «в нормальных условиях», потому что болезни и физическая слабость приводят к внешним признакам старости, даже если пишет молодой человек. Здесь же, глядя на размашистый, энергичный почерк одного человека и ломаный почерк другого, все еще сохраняющий разборчивость, хотя буквы «t» начали утрачивать поперечную черточку, мы можем утверждать, что первый был молодым человеком, а второй уже довольно стар, хотя и не превратился в развалину.

– Блестяще! – снова воскликнул мистер Эктон.

– Следующее соображение несколько тоньше и представляет больший интерес. Эти два почерка имеют черты сходства. Они принадлежат людям, состоящим в кровном родстве. Это особенно очевидно для вас в греческом написании буквы «e», но я вижу еще много мелких деталей, указывающих на то же самое. У меня нет сомнения, что в этих двух образцах почерка можно проследить фамильное родство. Разумеется, сейчас я излагаю вам лишь основные результаты своего исследования. Существует еще двадцать три дополнительных вывода, однако они представляют интерес лишь для специалистов. Но все они усиливают общее впечатление, что записку писали оба Каннингема, отец и сын.

На этом этапе следующий шаг заключался в изучении подробностей преступления и поиске возможных улик. Я прогулялся к дому вместе с инспектором и увидел все, что хотел увидеть. Мне удалось с абсолютной уверенностью определить, что смертельная рана была нанесена пулей, выпущенной из револьвера с расстояния немногим более четырех ярдов. На одежде не осталось следов от сгоревшего пороха. Следовательно, Алек Каннингем солгал, сказав, что выстрел раздался в тот момент, когда те двое боролись друг с другом. Показания отца и сына совпадали относительно места, где преступник выбежал на дорогу. Однако там проходит широкая канава с влажным земляным дном. Поскольку на почве не осталось следов обуви, я окончательно убедился не только в том, что Каннингемы снова солгали, но и в том, что никакого неизвестного убийцы вообще не было на месте трагедии.

Теперь мне предстояло обдумать мотив этого необычного преступления. С этой целью я сначала попытался раскрыть причину первой кражи в доме мистера Эктона. Со слов полковника я понял, что между вами, мистер Эктон, и Каннингемами ведется судебная тяжба. Разумеется, я сразу предположил, что они проникли в вашу библиотеку с намерением выкрасть некий документ, который мог повлиять на исход дела.

– Совершенно верно, – согласился мистер Эктон. – В их намерениях не может быть никаких сомнений. У меня есть обоснованные претензии на половину нынешнего имения Каннингемов, но если бы они нашли один документ – который, к счастью, находится в сейфе у моих поверенных, – то они, несомненно, укрепили бы свои позиции.

– Вот так, – с улыбкой произнес Холмс. – Это была опасная, безрассудная затея, в которой я уловил влияние молодого Алека Каннингема. Ничего не обнаружив, они попробовали отвести подозрение от себя и представили дело как обычную кражу со взломом, для чего унесли с собой то, что попалось им под руку. Все это достаточно ясно, но оставалось еще несколько туманных моментов. Но важнее всего было найти недостающую часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки убитого, и почти так же уверен, что он сунул ее в карман своего домашнего халата. Куда же еще он мог положить ее? Вопрос заключался лишь в том, находится ли она там и сейчас или ее перепрятали в другое место. Игра стоила свеч, поэтому я и попросил вас сходить со мной в усадьбу.

Как вы помните, Каннингемы присоединились к нам перед дверью, ведущей на кухню. Конечно, им ни в коем случае нельзя было напоминать о существовании записки, иначе они бы без промедления уничтожили ее. Инспектор уже начал было говорить о том, какое важное значение мы придаем этому документу, но по счастливейшей случайности со мной случилось нечто вроде припадка, и разговор перешел в другое русло.

– Силы небесные! – со смехом воскликнул полковник. – Вы хотите сказать, что наше сочувствие было напрасным? Что вы симулировали нервный припадок?

– С профессиональной точки зрения это было проделано великолепно, – заметил я, с изумлением посмотрев на человека, который не переставал приводить меня в замешательство все новыми проявлениями своей изобретательности.

– Такое умение часто бывает полезным, – сказал Холмс. – Когда я пришел в себя, то с помощью одной не слишком хитроумной уловки смог заставить старого Каннингема написать слово «twelve»,