Гарем - Кэти Хикман

Оглянувшись, Элизабет встретила взгляд незнакомой молодой женщины, ее длинные темные волосы струились по плечам, синее пальто было небрежно брошено на соседний стул. На мгновение она даже опешила от безмятежности выражения лица незнакомки, но тут же со смятением поняла, что это ее собственное отражение смотрит на нее из зеркала.

— Не понимаю, что тут смешного, — заговорил Мариус. — Я сказал, что намерен увезти тебя домой. — Он повторил свои слова, словно не верил, что она расслышала их.

— Ты так говоришь, будто собираешься спасти меня.

— Можешь назвать это так. — Он выглядел чуть озадаченным. — Но я все равно не понимаю, как это может показаться смешным.

— Извини. — Она промокнула ставшие мокрыми от смеха глаза. — Ты прав, это действительно ни капли не смешно. Скорее даже грустно.

До ее слуха донеслось жужжание мобильного телефона. Она быстро опустила руку в сумочку, достала его, взглянула на экран и, не сказав ни слова, сунула обратно.

Опять недолгое молчание.

— Ты встретила здесь кого-то, — наконец прервал его Мариус.

Она взглянула на него и вдруг ощутила странное головокружительное чувство, ей показалось, что она падает, падает стремглав, но не вниз, а куда-то вверх.

— Да, действительно я встретила кого-то, можешь назвать это так. Но дело вовсе не в том.

— Не в том?

— Я не поэтому не хочу возвращаться с тобой обратно в Англию.

Она встала, наклонилась и небрежно поцеловала его в щеку. Он молча смотрел, как она забирает со стула пальто и сумку.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, Элизабет, — окликнул он ее, когда она была уже у двери. — Ты чувствуешь себя в безопасности?

— В безопасности? — Она застыла на месте и обернулась к нему. — Я испытываю гораздо более отрадное чувство. Я чувствую себя свободной.

Стамбул, утром 5 сентября 1599 года

Сообща напрягая слабые силы, обе старухи — Туса и Тата — старались дать Селии возможность выплакаться. Вдвоем они утащили ее из дворика, где их мог видеть каждый, в купальню, усадили позади одной из мраморных скамей и загородили от глаз других прислужниц или кого-либо из распорядительниц, то и дело проходивших двориком по своим делам. Они ничего не говорили, ни о чем не спрашивали, только время от времени успокаивающе поглаживали девушку по голове да тихонько цокали языком, словно подбадривая.

Наконец слезы иссякли. Селия обнаружила, что сидит на полу между двумя скамьями, а старухи обтирают с ее лица слезы и прижимают мокрую тряпицу к опухшим глазам. Постепенно приходило успокоение, но вместе с ним на нее наваливалось такое всепоглощающее чувство усталости, что ей казалось, она могла бы сейчас упасть на одну из этих скамей и сразу заснуть.

— Я больше не могу здесь оставаться, — напомнила она скорей себе, чем старым прислужницам.

И тут же усталость и подступивший страх сменились тревожной мыслью о том, что ей предстояло сделать.

Девушка рассеянно оглядела вытесанные в форме желобчатых морских раковин мраморные ванны, их золоченые краны, напоминавшие дельфинов, и постаралась собраться с мыслями. В последний раз она была здесь вместе с Аннеттой и другими обитательницами гарема. Тогда эти женщины о чем-то говорили между собой, только о чем?

Она снова посмотрела на двух сестер, Тату и Тусу, и в ее памяти словно что-то зашевелилось. Селия беспокойно заерзала, затем взяла карие Тусу за руку и притянула к себе поближе.

— Карие, — обратилась она к ней. — Сколько вам лет?

— Понятия не имею, Кейе-кадин, — пожала та плечами и добавила просто: — Знаю только, что старая.

А память девушки продолжала ворошить что-то забытое.

— Но прежнего султана вы помните?

— Конечно. А как можно не помнить?

— Мы ведь были первыми, кого сюда переселили, — добавила ее сестра с гордостью, не переставая кивать и улыбаться в пространство. — Всех других отослали во Дворец слез, но не нас. Мы были личными прислужницами управительницы гарема, Янфреды-ханум.

Это имя — Янфреда-ханум — она тоже слыхала прежде, только надо вспомнить, где это было.

— Да, это правда. — Голос карие Тусы. — Тогда всех отослали. А многих и убили. Почти всех. Даже маленьких принцев. Все девятнадцать принцев погибли. Умерли, все умерли. До чего мы плакали тогда!

Где же она слышала эти слова прежде? Сердце Селии билось от волнения. И эти глаза? Где она могла видеть их? Нет, то были другие глаза, не такого голубого цвета, немножко бледнее.

— Тогда вы, раз были здесь старшими карие, — она подбадривающе улыбнулась старухам, — наверное, поможете мне отыскать кое-кого. — Стараясь говорить как можно спокойней, Селия произносила слова раздельно и очень медленно, хотя во рту у нее от волнения пересохло. — Не знаете ли вы… наверное, знаете… кто такая карие Михримах?

Карие Туса отрицательно затрясла головой.

— О нет, нет. Ее давно уже нет на свете. Совсем давно. Разве вам это неизвестно?

— Что ты такое говоришь, сестра? — Слепые глаза карие Таты широко раскрылись от удивления. — Я все время слышу ее голос.

Та недоуменно обернулась к слепой.

— Слышишь ее, сестра? — Туса будто не верила своим ушам. — Но почему ты мне никогда об этом не рассказывала?

— Но ты ведь никогда не спрашивала. — Голос звучал с невинностью младенца. — Она вернулась. И теперь я слышу, что она почти все время находится в купальнях.

— Вы не ошибаетесь? — Слезы вскипели в глазах Селии. — Вы уверены, что это карие Михримах?

— Но так ее больше никто не называет, кадин. Ей дали старое имя, я только не знаю почему. Ее теперь называют Лилэ, верней, ее так зовет Хассан-ага. Лилэ, красивое имя, да, кадин? Только остальные так ее не зовут, мы зовем ее Лейла. — Старуха послала девушке сияющую улыбку. — Так теперь полагается называть нашу карие Михримах. Карие Лейла.

Селия стремглав пробежала по дворику карие и бросилась в покои хасеки, где она побывала накануне ночью. Все по-прежнему. На полу валялась разбитая чашка, у двери — жалкий, расшитый бисером, мягкий сапожок. Дверца в задней стене чулана, несколько бегущих наверх ступеней. Добравшись до второго этажа, девушке пришлось сменить бег на шаг, а потом снова ползком пробираться по узкому и низкому проходу. Вот опять то место, где коридор раздваивался; миновав его, она проползла мимо отверстия в стене, через которое были видны покои валиде, и наконец от комнаты, где живет Хайде, ее отделял всего лишь занавес.

Как и накануне, здесь было жарко и душно. Несмотря на все богатство обстановки — кружевные и парчовые ткани портьер, подбитые мехами накидки на вбитых в стены крючках, — вид этого помещения поражал зловещей запущенностью. В углу стоял сундук из сандалового дерева, на нем ваза с засохшими цветами и золотой ларец. Откинутую крышку венчали горный хрусталь и рубины, а сам ларец переполняли всевозможные драгоценности, почти все они были украшены алмазами, а на одном эгрете красовался огромный изумруд. Но и ларец, и его содержимое, как видела Селия, были покрыты пылью и грязью. Зряшные утехи покинутой женщины.