Гарем - Кэти Хикман

— Вы, карие Тата, — обратилась она ко второй из сестер, — вы знаете меня?

Старуха пристально уставилась в лицо Селии, и та увидела, что глаза у нее ярко-голубого цвета, как васильки. Ее сестра, Туса, начала было что-то говорить вместо нее, но Селия остановила ее.

— Нет-нет, пожалуйста, пусть она ответит сама.

— Я… я…

В замешательстве старуха принялась покачивать головой и снова отвела глаза в сторону, опять продолжая смотреть куда-то за плечо Селии тем же странным отсутствующим взглядом, взглядом существа такого древнего, что любое привидение могло оказаться его ровесником.

— Вы одна из кадин, — произнесла она наконец. — Да, я знаю. И знаю, что должна была вам сказать. Кадин… — Поклоны, которые она продолжала отвешивать, стали более частыми, все сильней тряслась старая голова. — Мне нужно вам что-то сказать. Да, сказать.

— Пожалуйста. — Глаза карие Тусы наполнились слезами. — Пожалуйста, Кейе-кадин, простите мою сестру. Она порой не знает, что говорит.

— Ну что вы, это вам следует простить меня, карие. — Голос Селии звучал мягко. — Я не видела, вернее, я не знала, что ваша сестра слепа.

В эту минуту девушка мысленно увидела их такими, какими они были когда-то: две юные красавицы невольницы, смуглокожие и синеглазые, похожие друг на друга, словно две выловленные из моря жемчужины. У всякого есть своя история, какую историю имели эти сестры? Сколько лет им было, когда их впервые привезли сюда: шесть, семь? Как они, должно быть, тогда вцепились одна в другую, те маленькие перепуганные девчушки, если они и до сих пор — старые, дряхлые и никому не нужные — продолжают цепляться друг за друга? И пока она предавалась этим мыслям, карие Тата вдруг протянула к ней руку и раскрыла ладонь. Селия увидала, что на ней лежит какой-то яркий, будто медный, круглый предмет, который старуха только что вынула из кармана и протянула ей.

— Это для вас, Кейе-кадин. — Старая сухая ручка вложила этот предмет в ладонь девушки и сжала ее пальцы. Селия ощутила холод гладкого металлического диска. — Мы вас потому и подозвали. Это вам передала одна из наших кира.

Селия разжала руку и взглянула на нее. На ее ладони, сверкая под солнечными лучами, лежал позолоченный компендиум Пола.

— О, что с вами? — Карие Туса подхватила Селию под руку. — Вам нехорошо, кадин?

Девушка не отвечала. Она нажала пальцем на секретный замочек, крышка компендиума с щелчком отпрыгнула, и перед глазами Селии предстало ее собственное лицо. И надпись: «Как время и часы убегают прочь, так и жизнь человеческая клонится к закату. А как время и часы не поворотить вспять, не дай им умереть втуне».

Не в силах сделать ни шагу, забыв, где она, и не понимая, что с ней, Селия опустилась на ступеньку купальни и зарыдала. Она рыдала из такой глубины души, о существовании которой прежде даже не подозревала. Она оплакивала карие Тусу и Тату; двух несчастных женщин, которых она до нынешнего дня и не знала; оплакивала Гюляе-хасеки, опустившуюся на дно Босфора; оплакивала саму себя, почему ей удалось спастись при кораблекрушении, и оплакивала несчастных моряков, которым это не удалось; оплакивала своего погибшего отца и свою утраченную любовь. Оплакивала ее потому, что та оказалась вовсе не утраченной, а только что нежданно обретенной.

Стамбул, нынешние дни

Почти весь следующий день после того, как во сне ей привиделся визит Селии, Элизабет провела за чтением, не оставляя своей комнаты даже на минуту. Попозже, уже ближе к вечеру, она сошла в гостиную, собираясь разыскать Рашида и попросить его сбегать купить ей сэндвич, как вдруг наткнулась на Хаддбу и, к своему удивлению, поняла, что та стоит у двери в гостиную, ожидая ее.

— Э-э-эли-и-изабет, вы, оказывается, не ушли, я только что звонила в ваш номер. Очень рада, что застала вас. — С видом полнейшей невозмутимости она поманила девушку к подножию лестницы, где имелась небольшая комнатка. — У вас посетитель.

— Мехмед? — От радости ее сердце подпрыгнуло. — Он уже вернулся?

— Нет, моя дорогая, это не Мехмед… — Но прежде чем Хаддба договорила, за спиной Элизабет раздался знакомый голос:

— Привет, Элизабет.

Девушка круто обернулась. Да, это был он, и в точности такой, как прежде. Потертые джинсы, кожаная куртка, выражение глаз завзятого соблазнителя. И вопреки всем своим намерениям Элизабет ощутила, как поднимается в ней горячий жар желания.

— Мариус?

— Здравствуй, красавица.

— Что ты тут делаешь? — Боже, какой глупый вопрос она задала. — Как ты нашел меня? — Но теперь она сморозила еще большую глупость. Что заставляет ее улыбаться ему так?

— Приехал за тобой, крошка.

Его голос оставался совершенно тем же: мягкие тона, воркующие нотки; тот самый голос, который заставлял ее, забыв обо всем, подчиняться малейшим его желаниям, лишь бы услышать его снова.

— Извини, Мариус, я не…

Но, заглушая ее протест, он уже обнимал ее за плечи, целовал в губы.

— Ты убежала от меня, — прошептал он.

— Нет.

Она попыталась отстраниться, почувствовав, что его бедро плотно прижимается к ней.

«Что ему нужно от тебя? — услышала она мысленно голос Эвы. — Он даже не хочет тебя, для него важно лишь не выпустить добычу из рук».

— Как ты отыскал меня?

Элизабет подняла на него глаза и едва заметно вздрогнула. Что она испытывает сейчас, страх или волнение встречи? Его волосы, как всегда неряшливые, заметно отросли и теперь лежали, касаясь воротника куртки. Мариус стоял так близко к ней, что она ощущала его знакомый запах, запах мальчика-неряхи, который много курит и редко меняет белье, чувствовала, как пахнут его волосы и кожа, и слегка кислый душок от его куртки.

— Я соскучился по тебе, крошка, — услышала она.

Наглец. Как всегда, ухитряется не отвечать на вопрос.

Но, к своему изумлению, вдруг обнаружила, что ее рука уже обвивает его шею, пальцы зарываются ему в волосы. Почти шесть долгих недель забывания, и что толку?

— Может, мы поднимемся к тебе в комнату? Нам так нужно поговорить. — Его пальцы скользнули по ее спине вниз. — Я пытался убедить консьержку пропустить меня к тебе, но она уперлась на своем. Что это за старая кошелка?

Элизабет внезапно осознала присутствие рядом Хаддбы, ее внушительная фигура возвышалась всего в нескольких футах от них, и девушка явственно почувствовала исходящее от нее неодобрение.

«Он забавляется твоим сердцем».

Смущенная и испуганная, она обернулась к Хаддбе.

— Что вы сказали?

— Я ничего не говорила.

Хозяйка продолжала стоять неподвижно, и недовольство вопиющей невежливостью Мариуса проступило на ее лице так ясно, что Элизабет показалось, будто ее окатил холодный душ. Пристыженная, она опустила глаза.