Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Религиозное поклонение и вера никуда не исчезли в годы сталинизма. По данным опроса 1937 года, более половины всего населения (57 %) признались в том, что продолжали оставаться верующими. Реакция советских властей на эту действительность была неопределенной. В начале 1930-х годов Сталин призвал ослабить религиозные преследования, однако в 1937 году неудачу Союза безбожников под руководством Ярославского или Комиссии по делам культов в деле искоренения религии более быстрыми темпами он воспринял с гневом и Союз, наряду с другими партийными институтами, был подвергнут дикой чистке. Сталинская конституция 1936 года вернула священнослужителям избирательное право, которое они утратили в 1918 году, и этот поворот вызвал смятение в рядах атеистов-коммунистов. Временами звучали предположения, что у самого бывшего семинариста Сталина сохранились некоторые религиозные чувства, чем и объяснялись периодические провалы в борьбе с религиозными взглядами на мир, которая в противном случае носила бы неослабный характер. Однако данные, подтверждающие это предположение, отсутствуют. Сталин оставался последовательным защитником научного и материалистического подхода ко всем знаниям. Те уступки, которые он предоставлял религии, носили тактический оппортунистический характер, но они не давали священнослужителям иммунитета от революционного государства. В январе 1937 года митрополит Сергий и 51 епископ были официально признаны основными руководителями Православной церкви, однако в течение того же года 50 епископов были арестованы за контрреволюционную деятельность и шпионаж и расстреляны или заключены в тюрьму40. За «ослаблением» преследований, отмеченным в 1936 году, последовали три года наиболее ожесточенной антирелигиозной борьбы и террора, когда тысячи церквей были закрыты, а священнослужители – арестованы. Для Сталина Православная церковь (но не секты раскольников и иудаистов) была полезна лишь как ручной инструмент его режима. Любые признаки неприятия советского коммунистического мировоззрения сталкивались с непременной враждебностью.

Оппортунистический характер сталинской политики в отношении религии со всей очевидностью проявился в 1943 году, когда Православие возродилось, внеся большой вклад в усилия народа для победы над врагом в Отечественной войне. Православные лидеры создали англоязычную антологию, озаглавленную «Правда о положении религии в России», где под такими заголовками, как «Поругание святынь и насилие над верующими» говорилось о том, что истинным врагом религии является национал-социализм. При коммунизме, писал один из епископов, «никто не препятствовал нам свободно исповедовать нашу веру»41. Несомненно, это факт, что власти разрешили заново открыть церкви; к 1947 году в стране было всего около 20 000 церквей, в том числе 67 монастырей и монашеских обителей42. Однако идейное и моральное соперничество едва ли ослабело. В сентябре 1944 года Центральный комитет призвал к возрождению «научно-образовательной» пропаганды против религиозных верований, а в 1947 году было создано Общество распространения политических и научных знаний – с целью продолжения работы, начатой разогнанным Союзом, который прекратил свою деятельность в 1943 году. Группа студентов, собравшихся в 1948 году для дискуссии о существовании Бога, была арестована за подмену марксизма-ленинизма «враждебным критицизмом»43.

Споры с религией по фундаментальным вопросам истины так никогда и не были решены при власти Сталина. Коммунисты надеялись, что физическое устранение религиозных институтов и запрещение религиозного образования постепенно снизит культурную отсталость советского общества и заменит суеверия постулатами естественных и социальных наук. И в значительной степени эта цель была достигнута. Советский Союз не освободился полностью от христианства, но это было в существенной степени светское государство, все граждане которого были подвержены догматическому насаждению коммунистического мировоззрения; исследование жителей города Воронежа в 1964 году выявило всего 7,9 % желающих быть причисленными к глубоко верующим, а 59,4 % заявили о себе как об убежденных атеистах44. Тот, кто открыто признавался в своей религиозности, делал это с осторожностью и с риском стать объектом преследования. В 1936 году в частном разговоре митрополит Сергий признался, что с долготерпением ожидает «торжества Христа» в России, однако в публичных выступлениях Православная церковь восхваляла Сталина как «божьего избранника»45.

* * *

Религия в германской диктатуре занимала совершенно другое место. Национал-социализм формально не был атеистическим движением, хотя многие его члены высказывались воинственно против христианства. Статья 24 партийной программы утверждала, что национал-социализм будет построен «на основе позитивного христианства», и Гитлер вскоре после прихода к власти в марте 1933 года заверил германские церкви в том, что религия является «наиболее важным фактором сохранения германского народа»46. При этом режиме не происходило взрывов и конфискаций германских церквей, священнослужителей не лишали средств к существованию. Религиозные обряды могли соблюдаться на протяжении всего периода диктатуры (за исключением германских евреев и Свидетелей Иеговы). Миллионы членов партии были и оставались католиками или евангельскими протестантами. Многие германские христиане считали некоторое несоответствие между их верой и их политическими предпочтениями незначительным и с энтузиазмом поддерживали национальную революцию. Многие верующие немцы своими врагами до и после 1933 года считали безбожных большевиков. В 1939 году Синод Русской Православной церкви за рубежом опубликовал в Югославии свое «Благодарственное обращение к Адольфу Гитлеру», выражая благодарность за его борьбу против большевистского антихриста47.

Взаимоотношения между религией и диктатурой в Германии были в действительности гораздо более сложными и менее безоблачными, чем сроки выживания религии позволяют предположить. Задолго до 1933 года основные конфессии уже столкнулись с серьезными проблемами. Начиная с конца XIX века все религии оказались перед лицом все нарастающего снижения лояльности церкви и широко распространенной секуляризации общества. Миллионы немцев покинули лоно христианской церкви как формально, так и на практике. В соответствии с германскими законами каждый гражданин имел право послать извещение о выходе из той или иной конфессии, в которой он был зарегистрирован. В период между 1918 и 1931 годами 2 240 000 человек покинули Протестантскую евангелическую церковь; 497 000 человек оставили католическую веру. Данные о посещении служб показывали, что миллионы людей были в лучшем случае пассивными христианами. В Пруссии только 21 % христиан причащались регулярно, в Гамбурге (наименьшие показатели) – только 5 %48. В 1919 году евангелическая церковь, которой придерживались две трети всех немцев, отделилась от государства и потеряла ту поддержку, которой она пользовалась со времен Реформации. Германский протестантизм находился, по его собственному самоощущению, на перепутье, что нашло отражение в поисках того, что лидер евангелической церкви Карл Барт называл «теологическим кризисом», связанным с необходимостью преодолеть моральный релятивизм, и утратой ценностей современной эпохи49.

Реакция на ослабление позиции христианства в Германии не отличалась от той, что испытала Россия. В Германии возникли свои «богостроители», продвигавшие идею нового человека, чья героическая борьба с жизнью и величайшая духовная сила смогут преодолеть истощающую жажду загробной жизни и откроют миру то, как «человек становится богом»50. Среди молодых теологов царили апокалиптические настроения. «Во всем мире мы не видим ни одной формы жизни, которая не была бы подвержена разложению, – писал Фридрих Гогартен в своем эссе «Между временами», написанном в 1920 году в ответ на поражение Германии. – Эта война – начало конца целого периода истории человечества, в действительности – конца эпохи гуманизма»51. Некоторые деятели протестантской церкви видели в войне и поражении приговор Германии за неспособность сохранить веру в Бога всех германцев. В Германии были сильны многовековые традиции протестантского благочестия, ассоциирующего Бога с нацией; служение народу рассматривалось как служение конкретному историческому Богу, а не абстрактному, абсолютному и более широкому христианскому содружеству. После войны националистическое благочестие возродилось. В 1925 году было основано движение за истинно германское христианство. Называя себя Германской церковью, оно включало в качестве одного из своих принципов «акцент на мыслях о родной германской земле»52. Его приверженцы были поборниками идеи спасителя Германии – «Иисус-герой, борец за Бога – вместо космополитического Иисуса, проповедующего смирение, миролюбие и самоотречение»53. Националистические теологи видели проявления Бога в душе и крови германского народа: «царство небесное внутри нас, а не вне нас», – писал Эрнст цу Ревентлов54.