Против течения. Академик Ухтомский и его биограф - Семен Резник

Ирина была молода, красива, с большими, карими, очень выразительными глазами. Она была рафинированно интеллигентна и чрезвычайно застенчива. К нам троим она быстро привыкла, при нас была раскованна и остроумна. Иногда после работы мы заходили в какую-нибудь забегаловку выпить по бокалу легкого вина, от которого она еще больше хорошела и веселела.

Я удивлялся глубине и зрелости ее суждений о литературе, и не только о литературе. Но когда в редакции появлялись авторы или другие малознакомые люди, она становилась замкнутой, молчаливой; если ее пытались вовлечь в разговор, она, беспомощно улыбаясь и сильно покраснев, с трудом выдавливала из себя пару слов.

Если не ошибаюсь, рукопись о Сеченове Александра Брагина была первой, которую ей пришлось редактировать. Она была поражена, насколько слабым и беспомощным оказалось это творение. У нее был безупречный литературный вкус, но, будучи очень мнительной, она не доверяла самой себе. Разрисовав поля рукописи редакторским карандашом, она просила меня посмотреть, справедливы ли ее замечания, не слишком ли она придирается к автору. Поскольку я уже в редакции не работал, она, по секрету от коллег, приезжала с рукописью ко мне домой. Я подтвердил, что все ее замечания справедливы и абсолютно необходимы. Рукопись была возвращена на доработку.

Заполучив в сотрудники дочь председателя КГБ, Семанов, видимо, рассчитывал на какие-то дивиденды, но в атмосфере интриг, какую он создал в ЖЗЛ, она чувствовала себя неуютно и вскоре ушла в журнал «Музыкальная жизнь», где, насколько мне известно, работала до пенсии. После доработки рукопись А. Брагина досталась другому редактору, Юрию Лощицу.

Лощиц появился в редакции ЖЗЛ еще при Ю. Короткове: он пришел с заявкой на книгу о Григории Сковороде – украинском самородке XVIII века: философ, педагог, поэт, моралист. Заявка и пробные главы Короткову понравились, представителей «народов СССР» в серии всегда не хватало, договор с Лощицем был заключен. Книга выходила уже при Семанове[440], а вскоре он был принят в штат.

Мне помнится, что Лощиц стал штатным сотрудником ЖЗЛ еще до моего ухода из редакции, но, в Википедии обозначены годы его работы: с 1974 по 1983. Если так, то его приняли через год после моего ухода. Аберрация памяти возможна, так как Лощиц часто бывал в редакции, когда велась работа над его «Сковородой», а я бывал после ухода, когда готовились сборник «Земледельцы» и моя книга о В. Ковалевском.

Невысокий, коренастый, с красивой окладистой бородой и выразительными глазами, Лощиц чем-то неотразимо к себе располагал. Несуетный, медлительный в движениях, он говорил тихим ровным голосом, а больше молчал, и за этим чувствовалась уверенность человека, знающего себе цену, но не склонного ее завышать. Отношения у нас установились ровные и несколько отстраненные; мы оба чувствовали, что лучше сохранять дистанцию.

От естественных наук Лощиц был далек. Книги об ученых ему перепадали редко и были для него обузой. Что делать с рукописью А. Брагина, он понятия не имел. Он спросил меня, кому бы послать ее на рецензию, и я назвал В. Л. Меркулова. После разговора с Лощицем я ему написал:

«Редакция заинтересована получить на нее по возможности объективный и обстоятельный отзыв, без излишнего снисхождения, но и без намерения «зарубить» рукопись Вашими руками. В общем, по возможности аргументировано и обстоятельно напишите, что она, по-вашему, стоит. Платят за рецензирование хорошо, тем более, что рукопись большая. Не забудьте перечислить все Ваши титулы и звания, от них нередко зависит ставка гонорара!»[441].

Василий Лаврентьевич благодарил за посредничество и делился своими впечатлениями:

«Я считаю, что надо основательно переделать рукопись. Например, Брагин упорно доказывает, что И[ван] М[ихайлови]ч очень любил Мед[ико]-Хир[гическую] академию (1860–1870), а Сеченов в письме Бутлерову из Одессы писал, что «я никогда не любил МХА и питал нежную любовь к университетам»[442].

Подробная и высокопрофессиональная рецензия Меркулова, та самая, что разозлила М. Г. Ярошевского, похоже, произвела на Лощица сильное впечатление. Он позвонил Василию Лаврентьевичу в Ленинград и, не застав его дома, сказал жене, что рецензией очень доволен и хочет послать ему в подарок только что вышедшую книгу о Петре Первом.

Заявку на книгу об Ухтомском Василий Лаврентьевич послал Лощицу, и тот отнесся к ней положительно. С его подачи положительно отнесся и новый заведующий редакцией Юрий Селезнев, сменивший Семанова, которого сделали главным редактором журнала «Человек и закон». Этот скачек вверх по номенклатурной лестнице мой бывший шеф заслужил своими усилиями по искоренению «сионистского следа». В том, что его преемник будет продолжать ту же линию, сомнений не было.

Я работал над книгой о Ковалевском. Она стояла в плане. Семанов обещал заключить на нее договор сразу после выхода сборника «Земледельцы», но слова не сдержал.

Тем временем Меркулов увлеченно работал над новой книгой об Ухтомском. Мне он писал:

«Пока я накопил и обработал интересный материал из «Памятных книжек Ярославскойгубернии» и «Ярославский календарь» и выудил оттуда много интересных сведений о семье Ухтомских, ну и мобилизовал накопленные конспекты. Но [телефонный] разговор с Ю. И. Селезневым и Ю. М. Лощицем был какой-то неопределенный: то ли мне можно надежду таить в своей душе, или этот вариант тоже проигрышный». В том же письме он просил: «И все же позвоните Лощицу – стоит ли мне энергично сочинять заново и расширенно рукопись о моем учителе???»[443]

Звонить я не стал, а при очередном посещении редакции попытался «провентилировать», какова судьба заявки Меркулова, после чего ему написал:

«Я говорил Лощицу, что Вы ждете ответа на заявку, он ответил, что уже написал Вам, но написал уклончиво, и при этом риторически спросил: «А что еще я мог написать?» От него действительно ничего не зависит на этой стадии. Селезнева я пока знаю мало. Судя по тому, что он заявляет в печати, он озлобленный славянофильствующий юдофоб, но в общении он производит впечатление человека, не держащего камня за пазухой. Деловые его качества пока неясны, да он, кажется, растерян и сам не знает толком своих прав и обязанностей. Мне, кажется, дали, наконец, договор на Ковалевского, но это первый договор за все время (больше полугода), что Селезнев возглавляет редакцию, – очень уж я на него наседал. Это после двух лет работы над книгой! Вот и решайте, стоит ли Вам садиться за книгу для них до получения договора? Риск большой. Ведь при самом добром к Вам отношении они могут просто уйти, и доказывайте потом новому начальству, что тема Вам заказана. С договором же можно работать относительно спокойно. Вон как они возятся с безнадежной рукописью Брагина! Все потому, что договорная!!»[444]